— Батюшка, сколько времени может держаться благодатная молитва?
— У меня состояние благодати удерживается в течение трех часов. Потом потихоньку спадает. Тогда я продолжаю молитву уже спокойно, без пылкости, часто пою собственные или церковные псалмы. Немного читаю, а затем отдыхаю до рассвета. Братию я благословляю совершать службу в церкви. Я же продолжаю службы заменять четками. Так уж привык в течение многих лет.
Один вечер в пустыне
Старец был очень дисциплинированным человеком. Его внутренние часы работали с большой точностью. Часы службы, ночной молитвы, сна и пробуждения были строго определены, и он следовал этому распорядку спокойно, без всякой спешки. В утренние часы, немного отдохнувши после ночного бдения, он молчаливо поднимался в церковь и читал иерейские входные молитвы для совершения Божественной литургии. После литургии и утренней трапезы Старец с большой охотой предавался различным трудам, будь то рукоделие или работа в саду. Сооружал каменные площадки, навесы, кладовки и тому подобное. Братия помогали ему на работах, которые обычно завершались к полудню, когда солнце начинало становиться слишком горячим и беспокойным для Старца, и без того по природе горячего. Тогда он собирал братьев в трапезной, они угощались чем-нибудь легким и затем шли отдыхать. Под вечер, после вечерни и ужина, он настоятельно советовал прекращение всяких работ и забот, чтобы душа была свободна и подготовлена для ночного духовного труда.
После повечерия Старец сразу же засыпал и вставал через три с половиной часа, без будильника — привычка, которую редко когда нарушал, разве что по причине чрезмерных работ. В этот час небольшое свечение фонарика можно было увидеть в его окне. Это он смотрел на карманные часы, которые висели на стенке. Вскоре его худощавая фигура уже блуждала по коридорам и двору погруженного в темноту дома. В одной руке фонарь и трехсотенные четки (с бусинками, подвешенными к кресту для подсчета количества четок), а в другой руке — складная скамеечка. Он шел и садился в определенном месте во дворе, постилал перед собой какой-нибудь мешок для поклонов.
Яркая звезда на чистом звездном небе начинала восходить из-за скал. Когда она достигала зенита, это означало окончание его молитвенного правила.
Ущельные скалы — громадные темные стражи мерцающей звездным светом темноты и тишины, нарушаемой только нежным стрекотанием сверчка и всплесками бескрайнего соседнего моря, которое волнуется и рокочет под действием пяти ветров. А вокруг — восхитительная природа, в этот таинственный час столь богатая ночными откровениями, напоминающими нам о другом мире — мире духовном.
Однако Старец-подвижник вскоре отводил заплаканные глаза от прелестей ночной природы и устремлял их долу, к земле, а вернее — внутрь себя. Или, еще точнее, — ввысь.
Он начинал правило, молясь по четкам, с осенением себя крестным знамением, и прибавлял изрядное количество четок о милующих и обо всех, кто имел в том нужду. Продолжал совершать службу по четкам и заканчивал ее, делая поклоны. Иногда держал возле себя кого-нибудь из братьев (из тех, кого побеждал сон). Трепет молящейся души, временами шепот молитвы "Господи, Иисусе Христе…", бесконечная тишина глубокого сосредоточения… Потом легкий вздох — и новая попытка возношения ума. Все было исполнено абсолютной простоты и непосредственности, но одновременно и чего-то неземного. Незабываемые, неповторимые мгновения!.. Когда он приходил в себя, тогда можно было услышать голос Старца, радостно поющего импровизированные гимны: "Бог есть любовь… Возлюбите Бога и дайте славу Имени Его… Вся Премудростию в отеческой заботе сотворил… " Затем можно было его увидеть с зажженным маленьким фонариком, читающим, пусть немного (где-то около часа), любимые аскетические книги, главным образом авву Исаака Сирина (он использовал издание Специери 1895 года[44]). Страницы распались от частого использования, и он их склеивал при помощи клейкой ленты. На первых страницах им сделано в прежние годы множество разных сносок с помощью чернильной ручки, а новые заметки внесены уже шариковой. Особенно Старец любил 81-е слово.
Из "Добротолюбия" же он больше всего любил слово об авве Филимоне: оно буквально испещрено подчеркиваниями. Мы их возьмем на заметку, так как он часто использовал эти выражения в своих беседах:
"Может убо и слово праздно удалити ум от памяти Божией".
"Внимай убо прилежно, и храни сердце твое, еже не прияти лукавые помыслы или каковыя когда-либо суетныя и неполезныя".
44
Иеромонах Иоаким Специери. "Творения Исаака Сирина". Издано в Афинах в 1895 году на греческом языке.