– Если мы потеряем Антиохию, то не удержим и Палестину, – сказал Водемон, тяжело опускаясь на лавку. – Я так и сказал Танкреду.
– И что тебе ответил граф Галилейский?
– Он согласился со мной, – вздохнул благородный Андре. – Правда, это было еще до того, как мы получили известие о смерти Готфрида.
– А где сейчас находится Танкред?
– В Яффе, готовит галеры к отплытию.
– Выходит, Иерусалим осиротел? – вопросительно глянул на Водемона шевалье.
– Я служу роду Бульонских с самого рождения, благородный Годемар, – глухо вымолвил Андрэ. – Я присягал Готфриду на верность.
– Я тоже, – нахмурился Картенель. – Но Готфрид мертв.
– У него есть наследник.
– Кто? – удивился Годемар.
– Его младший брат – Болдуин Эдесский.
О Болдуине Картенель не знал практически ничего. Но, судя по тому, как этот совсем молодой еще в сущности человек прибрал к рукам один из самых богатых городов Кападокии, с мозгами у него было все в порядке. В трусости и нерешительности младшего Бульонского никто вроде бы не упрекал. Словом, в любой другой ситуации Болдуин считался бы приемлемым кандидатом. К сожалению, Болдуин был далеко. А патриарх Даимберт близко. Не говоря уже о том, что у расчетливого и безжалостного пизанца под началом две тысячи наемников, способных мечами расчистить патриарху путь к светской власти. А лотарингцев в городе чуть больше сотни. Остальные застряли под стенами Хайфы, и чтобы перебросить их в город потребуется много времени.
– Надо искать союзников в Иерусалиме, – пристально глянул на Картенеля шевалье де Водемон.
– Кого ты имеешь в виду? – отвел глаза в сторону Годемар.
– Венцелина фон Рюстова, – холодно бросил Водемон. – У саксонца более сотни сержантов, людей опытных и много чего повидавших.
– Он не саксонец, а рус, – поморщился Картенель. – К тому же язычник. Шевалье де Сен-Валье прожужжал мне об этом все уши. Да и с какой стати благородный Венцелин станет нам помогать?
– А ты ему скажи, что патриарх Даимберт не оставит своим вниманием ни его самого, ни женщину, которой он покровительствует. Рыцарь фон Рюстов человек разумный, он сам сообразит, на чью сторону ему встать в создавшейся ситуации.
– Хорошо, – кивнул Картенель, поднимаясь с лавки. – Я поговорю с Венцелином.
Благородный Годемар не был лотарингцем, он принес оммаж Готфриду, но это была клятва конкретному человеку, а не всему роду Бульонских. После смерти Защитника Гроба Господня, к Картенелю вернулось право выбора, но он никак не предполагал, что этот выбор будет столь мучительным. С одной стороны ему не нравился Даимберт, человек властный, коварный, способный на любой самый подлый поступок, с другой – он практически ничего не знал о Болдуине Эдесском, а потому не мог с уверенностью рассчитывать на его благосклонность. Картенель совсем недавно получил под свое начало замок и очень боялся потерять обретенное убежище, ставшее его первым в жизни собственным домом. Средств у благородного Годемара хватило только на то, чтобы залатать дыры в замковых стенах, пробитых крестоносцами при штурме, да набрать полтора десятка сержантов, способных защитить замок от наскоков разбойников, разгулявшихся на земле Палестины в эти смутные времена. Благородный Готфрид обещал Картенелю поддержку, но об этом обещании теперь можно забыть. Правда, был еще один человек, на содействие которого Годемар мог рассчитывать, – Ролан де Бове. Молодой шевалье пока что оставался для Картенеля загадкой. Годемар не сумел даже выяснить, что связывает благородного Ролана с русом Венцелином. Обычно словоохотливый Бернар де Сен-Валье умолкал, когда речь заходила о смуглом черноволосом красавце, отраде глаз всех иерусалимских дам. Ролан де Бове называл себя провансальцем, но Годемар в этом сомневался, улавливая в произношении шевалье чуждые родной речи звуки. Впрочем, Ролан свободно говорил на многих языках, включая греческий, армянский и арабский. Объяснял он это тем, что долгие годы провел на Востоке, сопровождая своего отца, решившего совершить паломничество в Иерусалим еще до начала крестовых походов, да так и застрявшего здесь на долгие годы. Все, конечно, могло быть, но полного доверия к шевалье де Бове у Картенеля не было, и если бы не крайняя нужда в деньгах, он предпочел бы держаться от этого молодого человека подальше.
В усадьбе Венцелина фон Рюстова о смерти Готфрида Бульонского уже знали. Шевалье де Сен-Валье не усидел под Хайфой и вернулся в Иерусалим даже раньше Картенеля. Благородный Бернар считал себя человеком свободным, что, в сущности, соответствовало действительности, ибо он так и не принес вассальной клятвы Готфриду Бульонскому, а потому мог действовать по своему усмотрению, махнув рукой на мнение баронов. Картенеля он встретил с распростертыми объятиями и тут же потащил к столу, дабы угостить дорого друга вином, доставленным из Константинополя. Благородный Венцелин хоть и славился по всему Иерусалиму своим гостеприимством, но держался на особицу, ни с кем особенно не сближаясь. В осаде Хайфы он не участвовал, занятый какими-то своими, непонятными Картенелю делами. В окружении Готфрида поговаривали, что богатый саксонец строит флот, дабы заняться морским разбоем, но это могло быть неправдой. Хотя галеры у фон Рюстова были, и он не раз уже покидал Иерусалим, отправляясь морем то в Антиохию, то на остров Крит, который контролировали византийцы. Скорее всего, и вино, которым сейчас угощали Картенеля, рус привез именно оттуда. В этой усадьбе, расположенной неподалеку от цитадели, именуемой башней Давида, частенько останавливались паломники из Византии, которых привечала княгиня Марьица. Но появлялись здесь люди и из земель столь дальних, о коих Годемару до сих пор слышать не доводилось. В основном это были торговцы, доставлявшие на Восток ценимые здесь меха и железо, такого высокого качества, что оружейники Готфрида Бульонского готовы были платить за него любые деньги. Обычно за стол в доме Венцелина фон Рюстова садились только мужчины, но ныне, возможно по случаю смерти Готфрида Бульонского, княгиня Марьица снизошла до общей со всеми трапезы. И хотя правнучка Мономаха не была официально объявлена невестой благородного Готфрида, все-таки смерть человека, который мог стать ее мужем, не оставила красавицу равнодушной. Благородная дама выглядела печальной и неохотно отвечала на заданные ей вопросы. Шевалье де Сен-Валье утверждал, что Марьица влюблена в Венцелина фон Рюстова, и если до сих пор не стала его женой или любовницей, то только потому, что считает своего соплеменника еретиком и даже более того – язычником. Сам Картенель никаких признаков страсти ни в Венцелине, ни в Марьице не замечал, но возможно только потому, что это были очень скрытные люди.