— Как скажешь, господин хороший. Агасфер так Агасфер, — не выказал удивления полковник. — А Ковач, это как? Из мадьяров, по документам, стало быть, будешь?
— Из них самых, ваше высокоблагородие! — привстал и поклонился посетитель.
— Угу… А руку, как его высокопреподобие отписывает, ты официально с детства на механической молотилке потерял?
— Был грех, господин полковник. С мальчишками забаловался и вот… попал!
— Грех, говоришь? А я вот не там грех зрю, человече! Аббат Девэ сроду никогда не врал — а тут, в письме, крутит! Пишет: «Сам, мол, все скажет — когда время придет». Руку-то покалеченную не желаешь показать, мил человек? Она у тебя, выходит дело, два раза пострадала? Один раз в мальчишестве, а потом и в юности?
— Зачем вам моя рука-то? — насупился посетитель. — Ежели не желаете рекомендацию отца приора принять, так и скажите! Пойду другое место искать, ежели что…
— Ишь ты, какой быстрый! — усмехнулся хозяин. — Пойдет он другое место искать! Может, и пойдешь, да только не ранее, чем я тебя, мил человек, разъясню! Дом-то у меня особый, можно сказать… Ну, так как, Агасфер? Не застесняешься старому солдату и рубаке руку свою покалеченную показать?
Тон у хозяина дома был самый что ни на есть веселый, даже игривый какой-то. Однако глаза смотрели недобро, вприщур. А ручищи, поросшие густым рыжим волосом, с широкими, словно садовые лопаты ладонями, не оставляли сомнения в том, что отставной полковник привык не только бумаги разбирать и холеную бородку в порядок приводить. В общем, скандал был раннему просителю совершенно ни к чему, и он, пожав плечами, расстегнул пальтецо, скинул его на табурет, задрал до плеча левый рукав то ли куртки, то ли полукафтана и привычным движением отстегнул крепления протеза. Помявши целой рукой культю, он вызывающе поднял ее чуть ли не до уровня глаз хозяина.
— Вот, извольте! Глядите!
— Ты на меня не обижайся, мил человек! — примирительно забормотал хозяин, смачивая холщовую тряпицу какой-то остро пахнущей жидкостью из склянки с высоким горлышком. Тщательно протер тряпицей ручищи. — Не бойся и не стесняйся — я ведь, брат, и по медицинской части дока! А что предосторожности блюду — так не от скуки, а потому как дом у меня, как уже говорилось, особый. Хоть и один, не считая прислуги, в нем живу, а гости самые разные здесь бывают!
Не переставая бормотать, хозяин осторожно взял культю обеими руками, согнул-разогнул локтевой сустав, бережно прощупал концы обрубленных некогда локтевой и лучевой костей предплечья.
— Извини, мил человек, за бдительность. Приводи себя в порядок и пошли-ка чайку с дороги попьем!
Хозяин быстро пересек мастерскую, бросил в пламя кузнечного горна ярко вспыхнувшую тряпицу, коей протирал руки, и дважды дернул сонетку со шнуром, уходящим в отверстие под потолком.
— Это я сигнал камердинеру подаю, чтобы на двоих накрывал, — пояснил он с усмешкой и кивнул на саквояж: — Весь твой багаж? Или остальное в вокзальной камере хранения оставил?
— Все здесь, — буркнул посетитель. — А сундук с книгами отец приор обещал прислать позже, когда устроюсь окончательно.
Архипов удивленно поднял брови, однако от комментариев воздержался. Скинув фартук, он повел гостя какими-то коридорами. На первый этаж поднялись уже по другой лестнице. Мимоходом хозяин остановился у застекленной наполовину двери, распахнул ее:
— Вот твое обиталище, господин Агасфер! Устраивает?
Комната была большой, светлой и почти пустой. Кровать, письменный стол с бюро, козетка с низким столиком, мраморный умывальник у двери, два шкапа вдоль стены. Через огромное французское окно, задернутое шторой, угадывался обширный балкон.
— Устраивает? — нетерпеливо повторил хозяин. — Ну, коли так, через тридцать минут жду в столовой. Обживайся пока, передохни с дороги-то!
Гость открыл было рот, чтобы спросить — раз «обживайся» — стало быть, место точно за ним? Но хозяин уже исчез, не удосужившись даже сказать — где искать эту столовую.
Агасфер прошелся по комнате, трогая сероватые чехлы на мебели, посидел на высоченной кровати — покачаться на ней, как в далеком детстве, не удалось: слишком она была обволакивающе уютна. Вспомнив о балконе, он с трудом выбрался из мягкого ложа, рванул балконные ручки — одна из них, не выдержав единоборства со стальным крюком в левой культяшке, с жалобным хрустом обломилась. Но тяжеленные балконные двери все-таки распахнулись, наполнив комнату влажным воздухом. Воздухом свободы!
Весь балкон был устлан ковром из листьев — и прошлогодних, и совсем уже почерневших, рассыпавшихся в мелкое крошево. Ступая по этому «ковру», Агасфер добрался до балюстрады — белоснежной, несомненно подновляемой каждый год, а то и несколько раз в год, сообразно с влажным петербургским климатом. Балкон выходил в небольшой сад, ограниченный серыми слепыми стенами окружающих домов.