В растущую щель между корпусом судна и причалом с корабля полетели монеты. Почти все отъезжающие пассажиры непременно желали вернуться сюда!
Эномото стоял у левого борта, крепко держась за леер. Он точно знал, что в карманах его вице-адмиральского мундира нет ни одной монеты: накануне он отдавал мундир гостиничной обслуге в чистку. И вдруг он вспомнил!
— Мамочка, погляди, что дяденька военный делает! — громко зашептал мальчишка на палубе по соседству.
А Эномото торопливо рвал крючки и пуговицы мундира. Справившись с ними, он поспешно снял с шеи цепочку, на которой висела золотая монета, подаренная ему русским царем Александром на Монетном дворе Петропавловской крепости. Миг — и монета вместе с цепочкой, блеснув на солнце, полетела в серые волны залива Петра Великого…
…Но первому в истории дипломатических контактов двух стран Чрезвычайному и Полномочному посланнику не суждено было вернуться в Россию. Жалел ли он об этом?
Кто, кроме него, знает это?..
И вот прошло 20 лет…
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ПРОЛОГ
Сознание возвращалось медленно, словно через силу. Звуки и свет давили на нервы какими-то неровными толчками. Серая муть ненадолго сменялась ясными короткими картинками — чтобы тут же заволочь все на свете глухой вязкостью небытия.
Яснее всего ощущался холод — причем холоднее всего было рукам, лежащим на гладкой отполированной плите — то ли из камня, то ли металлической. Он попробовал открыть глаза и почувствовал на лице плотную повязку. Попробовал снять ее — и не смог: руки оказались плотно примотанными к этой холодной плите. Попробовал пошевелиться — и тоже не смог: в тело врезались ремни, которыми его предусмотрительно привязали к стулу.
Последний отчаянный рывок Агасфера словно окончательно включил его слух. Он различил чьи-то шаги неподалеку, покашливание, невнятное бормотание. Потом кто-то, не слишком церемонясь, сорвал с его глаз повязку, и Агасфер зажмурился от слишком яркого, как ему показалось, света электрической лампы, свисавшей откуда-то с терявшегося в темноте потолка. Он поморгал, и предметы, находившиеся в поле его зрения, начали обретать четкость.
Его руки — здоровая и культя со снятым протезом — были действительно привязаны к металлической плите, прямо под массивной рамой какого-то станка. Сбоку от основания этого станка виднелось мощное колесо-маховик.
Снова послышались шаги, и по другую сторону станка показались лица двух людей, внимательно разглядывающих своего пленника. Одно лицо было явно знакомым — только Агасфер, еще не полностью вынырнувший из беспамятства, никак не мог вспомнить — кто это? Второе лицо, показавшееся ему добрым, было совершенно незнакомым.
— Доктор, вы уверены, что наш гость пришел в себя? Что он слышит нас, видит и полностью отдает отчет происходящему?
— Незнакомец с добрым лицом обошел станок, к которому был привязан Агасфер, профессионально проверил его пульс, оттянул нижние веки и отступил куда-то в сторону.
— Да, господин капитан, он полностью пришел в себя — насколько это, конечно, возможно после процедуры, которой он был подвергнут. Мне кажется, от него все еще пахнет эфиром…
— Прекрасно! Мориц, плесните-ка ему в лицо водой! Потом дайте ему попить — я слышал, что после эфира людей мучит жажда…
Еще один человек, до сих пор неслышно стоявший за спиной Агасфера, выступил вперед и выплеснул ему в лицо с полведра холодной воды. Потом, звякнув чем-то, поднес к губам пленника кружку.
Только теперь Агасфер почувствовал, что действительно страшно хочет пить, что во рту у него сухо настолько, что язык буквально царапает нёбо. Он с жадностью припал к кружке.
— Достаточно, Мориц! Мы все же не из общества сестер милосердия! — раздался тот же насмешливый знакомый голос.
Теперь Агасфер узнал его. Капитан Гедеке! Он ехал вместе с ним в международном вагоне поезда Вена — Берлин — Петербург.
— Значит, очухались, господин Ковач? Очухались и, судя по выражению вашего лица, вспомнили меня. Прекрасно! Дайте ему еще воды, Мориц! Я желаю, чтобы наш гость полностью осознал ситуацию, в которой оказался! Знаете, что это за станок, к которому вы привязаны, Ковач? Нет? О-о, а вот наши русские друзья-нелегалы из социал-демократов моментально дали бы правильный ответ! Это типографский станок-гильотина, с помощью которого обрезают края книг, пачки листовок. И не только, Ковач, не только! Мориц, раскрутите-ка маховик как следует! И подайте мне вон тот кусок доски!
Молчаливый Мориц выступил вперед, взялся за рукоять маховика, и огромное колесо пришло в движение — сначала медленно, потом все ускоряя и ускоряя ход.