Вода оказалась Биллу Хардингу по колено. Он улегся в нее, чтобы вода впиталась в его поры, затем встал и подошел к статуе, намереваясь на удачу омыться потоком воды, льющейся изо рта бога.
И тут он увидел Глорию Грандонуиллз.
И тут Глория Грандонуиллз увидела его.
Она тоже стояла в фонтане, почти голая, если не считать розовой сорочки, и тоже приблизилась к статуе, намереваясь хорошенько вымокнуть в несущем удачу потоке.
Она уставилась на Билла Хардинга.
Билл Хардинг уставился на нее.
Тонкий налет цивилизации — странная штука. Хотя он никоим образом не сводится к тому, во что человек одевается, ни к его или ее окружению, нельзя опровергнуть тот факт, что человек, стоящий в ритуальном фонтане дождевого дерева в его/ее трусах/ночной сорочке, чувствует себя и выглядит так же, как если бы он/она стоял/а в обычной одежде на углу столичной улицы.
Из глаз Глории Грандонуиллз исчез ледяной холод. Исчезла ее надменность. Теперь рядом с Биллом находилась нежная изголодавшаяся по любви девственница, до сей поры скрывавшаяся под жестоким кринолином цивилизации. Он сейчас видел истинную Глорию Грандонуиллз.
— Билл Хардинг, — прошептала она.
— Глория Грандонуиллз, — прошептал он в ответ.
Они жадно бросились друг к другу. В своем рвении они поскользнулись и упали. Смеясь, как двое играющих ребятишек, они с трудом поднялись и наконец сумели выйти из фонтана. В роще руттенбуги они нашли лужайку...
Великая буря разразилась в Пелепополинезийском саду Смотрителя виллы в ту памятную ночь. Скандализованные звезды глазели с неба, не веря тому, что видят. Деревья руттенбуги сотрясались от крон до корней, ночные цветы дрожали на стебельках. Шикарные цветы и крошечные цветочки отворачивались. На миг Грузовесочная запнулась в своем движении вокруг солнца.
Но, лежа на земле, усталые и утомленные, любовники познали не любовь, то была беспримесная первобытная страсть. Они устало посмотрели друг другу в глаза.
— Билл Хардинг, — тихо промолвила Глория Грандонуиллз.
— Глория Грандонуиллз, — пробормотал в ответ Билл Хардинг.
— Ах, сынок, сынок, — простонал знакомый голос, — как ты мог так поступить со мной! — Подняв глаза, Билл Хардинг с изумлением увидел свою мать. Стоя неподалеку, она обвиняюще указывала на него пальцем. — После всего, что я для тебя сделала! После того, как я рассказала тебе о Жизни! Она не для таких, как ты, Билл Хардинг. Неужто ты настолько слеп, что не видишь таких простых вещей? Она богата. Она задавака. Она тщеславна. Она жестока. Удовлетворив свою мимолетную страсть, она выбросит тебя как использованную салфетку и никогда не вспомнит о тебе снова. Ах, сынок, сынок, сынок!..
Глория Грандонуиллз села. Теперь она смотрела на Била Хардинга мрачно и зло.
— Так вот что ты думаешь обо мне, регрессивный пара-нормал с Эдиповым комплексом! Мужик. Чертов деревенщина! Я отдала тебе свое все! Пожертвовала девственной чистотой, только чтобы удовлетворить твои низменные желания! После того как...
Ее голос затих. На поляну забрел другой грузовесочник и превратился в ту самую высокую строгую женщину с бородавкой на кончике носа, в которую днем уже превращался грузовесочник у моста.
Глория Грандонуиллз принялась лихорадочно нашаривать ночную рубашку.
— Нет, нет, мать Маккэй! Это не то, что вы думаете. Это...
Мать Маккэй обвиняя нацелила свой перст на нее.
— Ох, Глория, Глория, Глория! Ты всегда была упрямицей! Если я сказала об этом твоему отцу однажды; я сказала ему об этом сотни раз! «Мистер Грандонуиллз, — сказала я, — это не доведет вашу дочь до добра. Она слишком независима, и в ней ощущается врожденная роковая тяга к нимфомании». «Постарайтесь сделать все, что в ваших силах, мать Маккэй, — отвечал он. — Сделайте все, что от вас зависит». И я делала. Я втолковывала тебе, как важна твоя девственность, и объясняла, почему, оставаясь атависткой и обладая душой, ты едва ли сумеешь сохранить ее, ведь душа лишь мешает человеку поступать с другими так, как ему не хотелось бы, чтобы поступали с ним. И еще я постоянно объясняла тебе, что девственность — это оборотный актив и расстаться с ней в порыве первобытной страсти — все равно что бросаться Деньгами. И что же? Ты пала жертвой первого попавшегося мужчины, знакомого тебе не дольше пяти минут, а ведь ты наследница богатства Грандонуиллзов, а он — па-ранормал, регрессировавший на почве Эдипова комплекса. Да к тому же деревенщина! И теперь твоей девственности больше нет! Ох, Глория, Глория, Глория!