Потом он ждет.
А пока ждет, с опозданием смекает, что заключил сделку с китом. Намекнул, что если тот выдаст ему место расположения второго ((*)), то он, Старфайндер, исправит любое из причиненных киту повреждений, а взамен кит должен стать его личной собственностью и подчиняться любому его приказу. В своем стремлении обмануть кита он сам угодил в ловушку.
Но это же нелепо. Человек не может заключить сделку с разумным астероидом. А даже если и может, где гарантии, что кит выполнит свою часть соглашения? И как, в этом отношении верить человеку? Все это лишь бесполезные гипотезы, ведь ни один кит, в каком отчаянии он ни был, никогда не согласится попасть в подобную зависимость.
Изображение из непонятных знаков, которое внезапно возникло в сознании Старфайндера, можно представить так:
Старфайндер потрясен.
Кит согласен пойти в рабство.
По—видимому, для космического кита смерть — такая же ужасная перспектива, как и для человека.
Второй ганглий помещался прямо под той палубой, где находился первый, в естественной камере или полости, пропущенной реконструкторами, вероятнее всего, из—за ее близости к внутренней ткани в брюхе кита.
Теперь, выяснив, где второй ганглий, Старфайндер должен уведомить о его наличии начальника смены, с тем чтобы можно было принять надлежащие меры. Поскольку механическая мастерская расположена не слишком высоко над внутренней брюшной тканью кита, то палуба, отделяющая мастерскую от этой полости, не может быть очень толстой. Транссталь, сталь с измененной структурой, которая и есть эта внутренняя ткань, — это сверхпрочный металлоорганический материал, но легко сдается на милость гиперацетиленовых горелок, созданных на корабельных верфях Фарстар**** и усовершенствованных так, чтобы обрабатывать ее. Сама же палуба состоит из менее твердой транс—стали; чтобы прожечь ее насквозь потребуется всего несколько минут. И чтобы взорвать и полностью уничтожить ((*)), времени понадобится ненамного больше... Одно дело — мечты о том, чтобы командовать космическим кораблем—китом и держать прошлое на своей ладони, и совершенно другое — превратить такую мечту в явь, когда подобный поступок означает неизбежное изгнание навеки из принявшего тебя общества и расставание навсегда с женщиной, по—видимому, с женщиной обожаемой. Старфайндер осознал, что вплоть до этого момента вел себя как безумец. Теперь, слава богу, здравый смысл вернулся к нему.
Он выходит из механической мастерской и плотно закрывает за собой дверь. Свое намерение немедленно отыскать начальника смены и все рассказать ему он еще не изменил. Но почему тогда он повернул направо, вместо того чтобы пойти налево, и идет к камере движущей ткани? Причина проста, как дважды два: второй ганглий не представляет непосредственной опасности, и начальника смены можно уведомить о его наличии и сейчас, во время обеда.
Старфайндер возобновляет вчерашнюю работу. Большая часть второстепенных изменений ткани завершена. Главные потребуют гиперацетиленовой «хирургии», баллоны и горелки для которой дожидаются его поблизости, в дальнем углу камеры.
Во время работы он думает о том, каким образом древние карфагеняне превращали слонов в боевые машины. Как они закрепляли «доспехи» на груди, на боках и на передних ногах слонов, как громоздили башни на их громадных спинах и как учили этих толстокожих нападать на врагов и топтать их.
По непонятной причине он никак не может выбросить из головы эти боевые машины карфагенян и думает о них все утро. Когда из интеркома доносится звонок, извещающий о перерыве на обед, он выходит из камеры движущей ткани и направляется по коридору к сходному мидель—трапу. Он торопливо минует дверь в механическую мастерскую, но недостаточно быстро, чтобы в его мозгу не выжгло парочку роз, живую и мертвую.
Кают—компания размещается на второй палубе, прямо над камбузом. Огромный шкаф заполнен продуктами в расчете на первое путешествие будущего корабля, однако провиант для команды рабочих более скудный. Впрочем, Старфайндер не голоден и едва обращает внимание на еду. В его голове по кругу несутся слоны, затаптывая его собственные мысли. Время от времени ни к селу ни к городу среди огромных нескладных животных возникает роза. И тогда он понимает, что дальше так продолжаться не может, он должен либо отделаться от своего бремени, либо взвалить его на плечи по—настоящему. А поскольку взять на себя такую ношу означает самому разрушить второй ганглий, чего он сделать не может, он идет к начальнику смены, который покончил с едой и сидит один за отдельным столом, ковыряя в зубах.