Выбрать главу

Он не возвращается в первую комнату. Какой в этом смысл? Комната всего одна. Вместо этого он подходит к столу и усаживается в крутящееся кресло.

Некоторое время Старфайндер смотрит в панорамное окно на зеленую траву, на тенистые деревья, не отбрасывающие тени, и на далекие гряды холмов. Он утомленно гадает, что там за этими холмами. Вероятно, опять трава, опять деревья, опять холмы.

У окна нет переплета. Оно даже не кажется проделанным в стене. Оно просто начинается там, где заканчивается стена, и заканчивается там, где стена снова появляется.

Под влиянием секундного порыва Старфайндер снимает ботинок и с силой бьет каблуком в стекло. Стекло, если только это стекло, издает глухой гулкий звук, но не разбивается и даже не трескается.

Он колотит каблуком по стене возле окна. Стена отзывается точно таким же гулким глухим звуком.

Он снова надевает ботинок.

Его внимание привлекает поверхность стола. Она совершенно пуста, за исключением стопки писчей бумаги, увенчанной черным пресс-папье, встроенной чернильницы, из которой торчит гусиное перо, и небольшого черно-белого голографического фото в металлоидной рамке.

Возникает дежавю, и он берет фотографию, чтобы рассмотреть ее поближе. И едва не роняет. Это портрет девушки лет двадцати или чуть старше. На ее лице печаль, словно первая увиденная ею этой весной малиновка была мертва. Ее темные волосы коротко подстрижены, а брови вызывают ассоциацию с летящими черными дроздами... Это лицо нельзя назвать прекрасным. Переносица чуть широковата, скулы чуть высоковаты, щеки чуть полноваты. Белыми чернилами поперек нижней части фотографии выведены слова: «Старфайндеру, с любовью».

Его руки сильно дрожат, но ему все-таки удается поставить фотографию на стол, не уронив. Он долго сидит, пристально вглядываясь в нее. Фотография тревожит, хотя он знает, что она не может быть реальной — не больше, чем этот стол, не больше чем эта комната, чем та шаблонная картина в обрамлении окна. Не больше чем стопка писчей бумаги, лежащая на столе.

Он сосредоточивается на этой стопке, отчаянно стараясь выбросить из памяти фотографию. Заметив, что верхний лист исписан, он пододвигает стопку бумаги поближе к себе и убирает с нее черное пресс-папье. Затем быстро перелистывает исписанные страницы и обнаруживает, что все они заполнены одним и тем же почерком.

Чей это почерк?

Господа Бога?

Старфайндер всматривается внимательнее. Почерк странно знакомый. Через какое-то время до него доходит. Это его собственный почерк.

Но к этой минуте он уже не в состоянии удивляться, человек, не ведающий ни страха, ни ужаса. Он спокойно пробует прочитать то, что как будто бы написал он сам, но слова расплываются и набегают одно на другое, и ему так и не удается разобрать ни одно из них. Он невозмутимо возвращает рукопись — потому что это должна быть рукопись — на то самое место на письменном столе, где она изначально лежала. И уже

собирается снова водрузить на стопку листов пресс-папье, когда вдруг замечает, что пресс-папье представляет собой идеальный куб с парой крохотных петелек, вставленных в две его соседние грани.

Это не пресс-папье, а ящичек. Или это все-таки и пресс-папье, и ящичек.

Открыть его?

Почему нет?

Вопрос чисто академический — он уже сунул ноготь большого пальца в щель на грани куба на противоположной от петель стороне. Легкое давление — и крышка открывается со щелчком, который словно бы отдается эхом под потолком.

Еще не заглянув внутрь, Старфайндер уже знает, что он там увидит, и видит именно это: крохотного Старфайндера, сидящего за крохотным письменным столом в крохотной комнате и глядящего вниз на что-то уже совсем крохотное у себя в руках.

Глядящего вниз, вне всякого сомнения, на содержимое микроскопического ящичка, в котором уже совсем мелкий Старфайндер сидит за совсем уж маленьким столиком, глядя внутрь невидимого глазу ящичка, где незримый Старфайндер сидит за совсем-совсем крошечным столиком и таращится внутрь крохотной комнаты с микроскопическим Старфайндером — и так до бесконечности.