Тем не менее у этих отдельных квартир существует не поддающееся четкому определению свойство, которое, несмотря на роскошную обстановку и домашнюю атмосферу, наводит на мысль о средневековых темницах, вырубленных в твердой скале. Это особенно справедливо в отношении квартир, составляющих так называемый Предсбросовый сектор, или, по шутливому выражению, придуманному осужденными, Солярий. Взять, к примеру, квартиру Старфайндера. Она может не похвастать ковром «от стены до стены», удобным диваном, глубоким креслом, подобранным под пару столом и стулом, большим голографическим экраном-кубом, комодом с множеством ящиков, ночным столиком и установленной на возвышении большой кроватью с музыкальным матрацем. Незаметная дверь ведет в небольшой санузел, вмещающий мраморный умывальник, ванну с душем, и старинный функциональный стульчак. Кровать, ночной столик и комод частично отгорожены, а вторая неполная перегородка скрывает холодильник, заполненный заготовками для легких закусок, служащих дополнением к той вкусной еде, которую трижды в день «проталкивают» в маленький люк, расположенный у основания главной двери из нержавеющей стали, — вместе с невидимым силовым полем она незаметно преграждает путь к свободе. Однако, несмотря на все эти прелести, впечатление средневековой тюрьмы сохраняется. Возможно, виновата световая гамма — не только стен и потолка, но и мебели: она варьирует от угольносерого (ковер) до голубовато-серого (потолок). И единственное окно в этом помещении бесспорно дополнительный фактор. Оно маленькое, очень узкое и расположено достаточно высоко, что вынуждает Старфайндера вставать на цыпочки, когда ему хочется выглянуть в него. По правде говоря, он не часто выглядывает в него, ведь там не на что смотреть, кроме обширного пространства похожей на японские кинжалы-кунай травы, протянувшегося до самого горизонта; тем не менее всякий раз, выглядывая в него, он вспоминает строки из байроновского «Узника»:
Осужденного убийцу, ожидающего исполнения приговора (если против него на Ренессансе и возбуждено дело о похищении, это известие еще не достигло Гола), его в его квартирке держат взаперти. Теперь вот уже десять дней он видит одни и те же стены, один и тот же потолок, одну и ту же мебель, одни и те же программы на большом голографическом экране-кубе. Да — и, разумеется, одну и ту же картину. Она висит на стене над диваном и изображает свадьбу на Голе. Скучающая жрица «окольцовывает» шею невесты «пятым ребром» жениха, на это глазеют три подружки невесты. Всякий раз, как Старфайндеру попадается на глаза эта картина, он содрогается.
Ему не придется слишком часто поглядывать на нее или долго чахнуть в своем Шильоне — его казнь уже назначена. На завтрашнее утро.
Он встретит смерть с распростертыми объятьями.
Не то, чтобы он считал себя виновным в преступлении, за которое его приговорили. В убийстве Глории Уиш. Глория Уиш жива-живехонька. Нет, он не считает себя виновным в этом преступлении. Его не признал виновным в этом преступлении даже Ареопаг, заседавший на мостике корабля-кита.
Но он считает себя виновным в другом преступлении. В убийстве Мишель Д’Этуаль.
Он не может убедить себя, что ее смерть была свершившимся фактом еще до того, как его злые слова отправили ее в тот роковой космический полет, в котором она решила было не принимать участия. Он не может убедить себя, что сказал то, что сказал, поскольку им это в определенном смысле уже было сказано им; что причина должна предшествовать следствию независимо от того, где имеет место это следствие — в чьем-то прошлом или в чьем-то будущем. И даже если бы ему удалось убедить себя в этом, он никогда бы не простил себе те слова. Не Время вложило эти злобные слова в его уста. Это сделал безумный Монах. А безумный Монах — это он сам.
Во время судебного разбирательства по делу об убийстве Глории Уиш он не произнес ни единого слова в свою защиту, ведь в том зале суда, что был в глубине его души, его судили
как убийцу Мишель Д’Этуаль. И когда его признали виновным в одном преступлении, он с радостью признал себя виновным в другом.
Можно поспорить вот о чем: если он считает себя ответственным за смерть Мишель Д’Этуаль, то он в ответе и за смерть звездных мальчиков. Возможно, да — но их смерть ничего не значит для него, и было бы лицемерием с его стороны утверждать обратное. Нет, он убил только Мишель Д’Этуаль, и только обвинение в ее смерти он готов с радостью принять.