Мы подпевали ей, когда она поздравляла кого-то из нас с днем рождения в столовой. Мы слышали, как она приветствует нас в коридорах и классах, и удивлялись, откуда она знает наши имена и даты рождения.
Ее круглые, словно у застигнутого врасплох оленя, глаза придавали ей постоянно изумленный вид, так что мы оборачивались и оглядывались по сторонам, думая, что что-то пропускаем.
Она смеялась, когда никто не шутил. Она танцевала, когда не играла музыка.
У нее не было друзей, но она была самым дружелюбным человеком во всей школе.
В своих ответах на уроках она часто говорила про морских коньков и звезды, но не знала, что такое футбол.
Она утверждала, что у нее дома нет телевизора.
Она была ускользающей. Она была сегодняшним днем. Она была завтрашним днем. Она была слабым ароматом цветка кактуса, порхающей тенью сыча-эльфа. Мы не знали, что с ней делать. Разумом мы пытались прикрепить ее булавкой к пробковой доске, словно бабочку, но булавка просто проходила насквозь, а бабочка улетала.
Кевин был не единственным. Другие ученики тоже требовали: «Вызови ее на шоу!»
Я врал. Говорил, что она еще десятиклассница, а для участия в «Будет жарко» необходимо учиться по крайней мере в одиннадцатом классе.
В то же время я наблюдал за ней со стороны, как за птицей в вольере. Однажды я завернул за угол и увидел, что она идет прямо на меня, шурша длинной юбкой и взирая на меня, словно впитывая меня своими глазами. Я развернулся и поспешил скрыться в другом направлении. Во время следующего урока меня трясло и бросало в жар. Интересно, выглядел ли я, как идиот? Неужели я в самом деле веду себя, как придурок? Чувство, которое я испытал, увидев ее за углом, походило на панику.
А потом, в другой день, я решил проследить за ней, держась на безопасном расстоянии. Поскольку уже было известно, что автобусом она не пользуется, прогулка обещала быть недолгой. Но вышло совсем наоборот. Мы пересекли всю Майку, пройдя мимо сотни дворов без травы, зато с камнями и кактусами, мимо торгового центра в тюдоровском стиле, мимо бизнес-района электроники, вокруг которого всего лет пятнадцать назад и была построена Майка.
В какой-то момент она вынула из сумки клочок бумаги и сверилась с ним. Казалось, она приглядывается к номерам домов. Резко повернувшись, она зашагала по подъездной дорожке, подошла к передней двери и сунула что-то в почтовый ящик.
Я подождал, пока она удалится, и огляделся – на улице ни души. Подбежав к ящику, я достал самодельную открытку и развернул ее. Каждая из высоких букв была нарисована отдельным цветом, а вместе они составляли слово «ПОЗДРАВЛЯЮ!». Подписи не было.
Я снова пошел за ней. К домам подъезжали машины – наступило время обеда. Родители, должно быть, уже гадают, куда я запропастился.
Старгерл вынула из сумки крысу и посадила ее на плечо. Крыса села так, чтобы смотреть назад; ее крохотная треугольная мордочка выглядывала из-за соломенных волос. Черных глаз-бусинок я со своего расстояния не видел, но догадывался, что они обращены на меня. Я вообразил, как крыса рассказывает своей хозяйке про меня, и подался назад.
Через улицу протянулись тени.
Мы прошли мимо автомойки и велосипедного магазина. Мимо местного гольф-клуба – самого обширного участка с зеленой травой в нашем городе. Прошли мимо знака «Добро пожаловать в Майку!». Мы двигались на запад. Теперь оставались только мы, шоссе, пустыня и палящее солнце над горами Марикопас. Я пожалел, что не взял с собой солнечные очки.
Через какое-то время она свернула с шоссе. Я помедлил, потом повернул за ней. Она шла прямо навстречу садящемуся солнцу, походившему теперь на оранжевый шар над гребнями гор. Несколько минут горы были того же темно-лавандового цвета, что и ее задевавшая песок юбка. С каждым шагом тишина нарастала, как и мое предчувствие, что она догадывается – всю дорогу догадывалась о том, что я следую за ней. Или что она даже вела меня сюда нарочно. Но она ни разу не оглянулась.
Взяв в руки укулеле, она заиграла и запела песню. Крысу я больше не видел и представил, как она дремлет в тени ее волос. Солнце опускалось за горы.