Но самое необычное в облике незнакомца – кожа. Серая, сухая, какая-то безжизненная, будто железная либо каменная. Каменная?! Кажется, я теперь знаю, кто эти великаны. Скажи мне о них кто другой – рассмеялся бы, но своим глазам трудно не поверить. Волоты – каменные люди. Существа из былин, которых давно уже никто на белом свете не встречал. Многие даже начали их выдумкой считать. А они, оказывается, существуют! В каких-то тридцати-сорока верстах от Старгорода! По-видимому, они и есть те "громилы", которые только приказа воеводы слушаются.
Ай да Ярополк Судиславич! Где ж он волотов отыскал? И кто же тогда те "зверюги", коих они стерегут?
Отгадка второго вопроса долго себя ждать не заставила. Волот добежал до частокола и снова громко неразборчиво крикнул. В ответ послышался визг, громкий пронзительный и испуганный. Мимо пастуха, нелепо забрасывая толстые задние лапы и поджав длинный змеиный хвост, промчался к своим сородичам диковинный зверь. Туловище его было блестящей чешуёй покрыто, а маленькая птичья головка коротким раздвоенным рогом, петушиный клюв напоминающим, заканчивалась.
Слишком много рисунков в книгах летописных я видел, а также песен, недавнюю победу дружины княжеской восхваляющих, выслушал, чтобы и теперь зверя не признать. Это же василиск! Тот самый, взглядом убивающий. Теперь понятно, почему стадо волоты стерегут. Потому что взгляда чудовища не боятся. Что им сделается, они и так каменные! Но тогда выходит, того василиска, что на Старгород напал, сам же воевода и вырастил! И ему не славу петь за то надобно, а в острог посадить, как злодея, чуть город не погубившего. И ещё спросить, зачем он чудовищ этих содержит?
– А ну-ка иди сюда, парень! – послышался за моей спиной строгий голос. – Ты что здесь делаешь?
Я обернулся и увидел уже знакомого мне стражника Пахома. Как же это я проглядел, что они с напарником уже обход закончили?! И что я ему теперь отвечать стану? Кабы не Сысой, может, чего и придумал бы. А так – хоть молчи, хоть правду рассказывай – всё одно головы не сносить!
– Да я, дяденька, это… вон оттудова…
Я показал рукой в сторону леса и в то мгновенье, когда охранник невольно обернулся, со всех ног бросился бежать. Пахом, хоть и немолод был, очень ловким оказался. И едва меня не перехватил. Но верный клубок вовремя ему под ногу подкатился. Бородач споткнулся и упал, а я благополучно с холма сбежал. Внизу, правда, меня его молодой напарник поджидал, но от этого увальня я ускользнул без труда. И преследуемый криками "Держи его, лазутчика!" скрылся в глубине леса.
На шум из избы другие стражники выбежали, но принять достойное участие в погоне не сумели. Быстрым рывком я их враз не у дел оставил. И теперь мне лишь Пахома с Сысоем опасаться следовало. Ну, что ж, попробуйте поймайте!
В казаки-разбойники я всегда хорошо играл. Главное здесь – не дать себя окружить, или зажать в угол. На весь лес лишь одно место с углами имелось, но я как раз оттуда и убегал. А зайти с разных сторон я преследователям не позволил, всё время ошуйную забирая. В конце концов, оба ловца у меня за спиной оказались, и дальше мою судьбу только скорость решала.
Погоня недолгой, но утомительной получилась. За короткое время я больше выдохся, чем за всё ночное путешествие. К тому же все руки и лицо себе ободрал. Но тут уж я сам виноват. Убегая, я старался самую непроходимую дорогу выбирать. Стражники ведь и крупнее, и неповоротливее меня были, и там, где я лишь царапинами отделывался, они пробирались долго и весьма болезненно.
Особенно нелегко Сысою пришлось. Он всё ещё бежал следом, громко сопя и прихрамывая, но с каждым шагом отставал всё сильнее. Бородатый Пахом оказался не только ловчей, но и выносливей. А может быть, просто упрямей. Он за мной версты три в непролазной чаще мчался, но всё, чего он добиться сумел – это на болото меня загнать.
Как раз тут я от него и оторвался. Я-то лёгкий, меня трясина выдержит. А Пахом – хоть и худой, а всё ж таки взрослый, здоровый мужик. Он потоптался немного у края болота, глядя, как я без труда с кочки на кочку перескакиваю там, где он сам и со слегой ступить не решился бы, и повернул назад.
И правильно сделал, я вам скажу! Даже мне в хляби той порой несладко приходилось. А ведь мы, Беловодские к болотам привычны. Таких топей лесных, как у нас, нигде в мире нет. Разве что в Севкином Семиреченске.
Вот ведь нашёл время про дружка бывшего вспоминать! Если так уж тоскливо без него, отложи воспоминания до более удобного случая. А сейчас нужно на твёрдую землю выбираться. Ты бы ещё о русалке своей задумался!.. А что, всё правильно – болото, вода, русалки. Или всё-таки в стоячей воде они не живут? А кто живёт? Водяные? А может, утопленники? Точно, матушка рассказывала – они путников за ноги хватают и на глубину утаскивают. Оттого их всё больше и становится.
Ой, что-то сапог глубоко в трясину ушёл! Не схватила ли меня чья-нибудь рука костлявая? Мокошь-заступница, зачем же я в такое место гиблое полез-то?!
Вслед за мгновенным испугом прояснение сознания пришло. Да, здорово измотала меня беготня по болотам! Мало того, что сам с собой говорить начал, так при этом ещё и такую чепуху нёс! Если я в скором времени на суше не окажусь, то могу и совсем разум потерять и навсегда в той трясине остаться.
Глава одиннадцатая,
Сказано – сделано. Только сказано быстро было, а твёрдую землю под ногами я почувствовал лишь много позже полудня. Ко всем бедам в придачу ещё и клубок мой куда-то затерялся. Может, отстал по дороге, или в трясину угодил. А возможно, решил он, что задачу свою выполнил. Из терема княжеского меня вывел, от погони уберёг. А дальше, друг Емеля, сам выкручивайся. Ну, что ж, и на том спасибо! Хотя с клубочком путеводным я бы из болта этого куда скорее выбрался.
И напрасно я к нему так пренебрежительно отнёсся. Хорошее болото. Настоящее, большее, топкое. Один ворот рубахи на мне сухим и остался. Да и то не сухим, а насквозь пропотевшим. Потому как напрыгался я по кочкам изрядно. Хорошо ещё сапоги свои в трясине не оставил, и то удача необыкновенная. Вот только больно тяжелы они стали. Как будто не воды, а свинца я в них зачерпнул.
Ну, ничего, вон до того бугорочка сухого, мхом заросшего, доберусь и там передохну. Сапоги сниму, воду из них вылью. Хорошо бы ещё костерок развести, да обсушиться. Но вот беда, огнива я с собой не прихватил. Не собирался я сегодня в лес как-то.
Ой, да что ж это делается, Сварог-заступник! Облюбованный мной пригорок и с громким криком на меня бросился:
– Држи ево, мать вою рстак! Неча плес нашму шасть!
Следом из-за деревьев ещё две моховых горы выбежали. Именно – выбежали. Потому что успел я у них ноги разглядеть. Кроме того, диковинные созданья наверняка ещё глаза, рот и руки имели. Очень сильные руки. Это я уяснил, когда они меня легко и быстро скрутили и в вглубь леса поволокли.
– Ппалсь, глубчик! Буш знать, ёнть, к безпрос в древн бор збирац! – приговаривали моховые чудища, тычками в спину мне дорогу показывая.
Так и продолжалось, покуда мы к большому холму, кустами можжевеловыми почти до самой вершины заросшему, не вышли. Всё подножье его какими-то норами и пещерами было изрыто. Будто очутился я на обрывистом речном берегу, ласточкиными гнёздами усеянном. А чуть в стороне под вязами столетними виднелись совсем уж обыкновенные землянки, по самые окна в траве укрытые. Из каждой из них такие же косматые существа, большие и совсем крошечные, вероятно – детёныши, к нам сбегались.
– Эвн, глянь, кво пймали! Ща старста прдёт, рзберёц! – кричали они и на меня лапами своими показывали.
Что-то в их облике и говоре трескучем было знакомое, вернее сказать – припоминаемое. Особенно словечко это – "ёнть". Где-то я его уже слышал, причём, не так давно. Ну, конечно же! Дед Радим, Старогородский самогонщик так говаривал. И выглядел старик схоже. Может, и не таким заросшим был, но тоже пень лесной напоминал. Не иначе, как его соплеменников-лешаков я теперь и повстречал.