- Целую землю у ног твоих, о достойнейший из учащихся неполной средней школы!
- В чём дело?
- Правильно ли я понял этого лёгкого водолаза, что он разыскивает двух отроков, имеющих высокую честь быть твоими товарищами?
Волька вместо ответа молча кивнул головой.
- И один из них лицом круглолиц, телом коренаст, носом курнос, и волосы его подстрижены не так, как это подобает отроку?
- Да, это Женя. У него причёска «бокс». Он был большой франт,- сказал Волька и очень грустно вздохнул.
- Мы его видели вчера в кино? Это он что-то тебе кричал и ты был опечален, что он всем расскажет о твоей бороде?
- Да, верно. Откуда ты узнал, что я об этом подумал?
- И теперь ты боишься, что найдут твоего приятеля Женю? - продолжал старик, не отвечая на Волькин вопрос- Так не бойся же этого.
- Неправда! Совсем не то,- обиделся Волька.- Совсем я не этим опечален. Мне, наоборот, очень грустно, что Женя утонул.
Хоттабыч с сожалением посмотрел на Вольку и, победоносно ухмыльнувшись, сказал:
- Он не утонул.
- Как не утонул?! Откуда ты знаешь?
- Мне ли не знать! - сказал тогда, торжествуя, Хоттабыч.- Я подстерёг его вчера, когда он выходил из кино, и продал в рабство в Индию. Пусть он там кому хочет рассказывает о твоей бороде…
XIV. Намечается полет
- То есть как это - в рабство?! - переспросил потрясённый Волька.
Старик понял, что опять что-то получилось не так, и его лицо приняло кислое выражение.
- Очень просто, обыкновенно, как всегда продают в рабство! - нервно огрызнулся он.- Взял и продал в рабство. Чтобы не болтал.
- И Серёжку ты тоже продал?
- Вот уж кого не продавал, того не продавал. Кто это такой Серёжка, о прелестнейший?
- Он тоже пропал. Женя пропал, и он пропал.
- Я не знаю мальчика по имени Серёжка, ' о величайший в мире балда!
- Это кого ты назвал балдой? - полез Волька в амбицию.
- Тебя, Волька ибн Алёша, ибо ты не по годам мудр,- сказал Хоттабыч, очень довольный, что ему удалось так кстати ввернуть слово, которое он впервые услышал от Вольки в парикмахерской.
Волька сначала хотел обидеться, но вовремя вспомнил, что обижаться в данном случае нужно только на самого себя. Он покраснел и, стараясь не смотреть в честные глаза старика, попросил Хоттабыча не называть его балдой, ибо он не заслуживает этого звания.
- Хвалю твою скромность, бесценный Волька ибн Алёша,- молвил Хоттабыч и устало добавил: - А теперь не говори мне больше ничего об этом Серёжке, ибо я ослаб от множества вопросов и умолкаю.
Тогда Волька сел на скамейку и заплакал от бессильной злобы. Старик всполошился, он не понял, в чём дело. Робко усевшись на самый край скамейки, он умоляюще заглянул в Волькины заплаканные глаза и прошептал:
- Что означает этот плач, тебя одолевший? Отвечай же, не разрывай моего сердца на куски, о юный мой господин!
- Верни, пожалуйста, обратно Женю. Хоттабыч внимательно посмотрел на Вольку, пожевал губами и задумчиво произнёс, обращаясь больше к самому себе, нежели к Вольке:
- Я сам себе удивляюсь. Что бы я ни сделал, всё тебе не нравится. В другое время я бы тебя давно наказал за твою строптивость. Мне для этого стоило бы лишь двинуть пальцем. А теперь я не только не наказываю тебя, но даже чувствую себя в чём-то виноватым. Интересно, в чём дело? Неужели в старости? Эх, старею я…
- Что ты, что ты, Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, ты ещё очень молодо выглядишь! - сказал сквозь слёзы Волька.
Действительно, старик для своих трёх с лишним тысяч лет сохранился совсем неплохо. Ему нельзя было дать на вид больше ста, ста десяти лет. Скажем прямо: любой из нас выглядел бы в его годы значительно старше.
- Ну, уж ты скажешь - «очень молодо»,- самодовольно ухмыльнулся Хоттабыч и, доброжелательно взглянув на Вольку, добавил: - Нет, вернуть сюда Женю я, поверь мне, не в силах…
У Вольки снова появились слёзы.
- Но,- продолжал Хоттабыч многозначительно,- если ты не возражаешь, мы можем за ним слетать…
- Слетать?! В Индию? На чём?
- То есть как это на чём? Конечно, на ковре-самолёте. Не на птицах же нам лететь,- ехидно отвечал старик.
- Когда можно вылететь? - всполошился Волька.
И старик ответил:
- Хоть сейчас!
- Тогда немедля в полёт! - сказал Волька и тут же спохватился: - Вот только не знаю, как быть с родителями. Они будут волноваться, если я улечу, ничего им не сказав. А если скажу, то не пустят.
- Пусть это тебя не беспокоит,- отвечал старик,- я сделаю так, что они тебя ни разу не вспомнят за время нашего отсутствия.
- Ну, ты не знаешь моих родителей!