Словом, как видите, это уже был совершенно другой Сергей Кузнецов, непонятным образом возникший в теле — правда, существенно увеличившемся — мальчика Сергея.
Но еле… Еле-еле… Еле-еле ощутимый… Еле-еле ощутимый запах барака витал над ним, он это точно знал и не забывал никогда. Запах невозможно было перебить ни одеколоном «В полет», ни даже польским лосьоном после бритья — ничем. И когда время от времени наплывал этот запах, Сергей оглядывался, потому что ему казалось, что кто-то произнес за спиной «гегемон».
Значение этого слова он, конечно, давно знал.
Тут как-то вдруг Сергей Кузнецов женился.
Жена — звали ее Олей — не принадлежала к числу его многочисленных девушек и вообще была не из тех девушек, которые могли принадлежать к его компании, поскольку жила с родителями в частном доме на краю пригородного поселка, где находился институт. Таких частных домов, без газа и с водой из общей колонки, в поселке оставалось уже немного. Их владельцев и жильцов понемногу переселяли в многоквартирные, четырехэтажные, двух чередовавшихся вдоль улицы цветов — буро-красного и буро-желтого. Остававшихся в частных домах называли «местными», а уже переселенных — «институтскими», хотя и те и другие были местные уроженцы, работавшие в институте на незначительных технических должностях. А приезжие — в основном уже упомянутые академики — жили в спрятанных между деревьями огромного лесопарка коттеджах на четыре или две семьи. Обитателей коттеджей так и называли, «академиками». Ну и рядом с главным корпусом института стояли три шестиэтажных серых дома без балконов и со странно маленькими окнами — общежития. Все, кто наполнял эти тюремно-казарменного вида строения, независимо от их истинного научного и социального положения, назывались «студентами». Вот в «студентах» ходил и молодой доцент Кузнецов, а знакомых среди «местных» у него почти не было, как и у большинства людей его круга.
С Ольгой он познакомился, когда комитет комсомола направил ее в его распоряжение для помощи в каком-то трудоемком общественно важном деле — кажется, в подготовке актового зала для очередной встречи факультетских команд КВН. На вид Оля была вполне ничего, крупная шатенка с зеленоватыми глазами и выраженными формами, которые тогда были в моде после сравнительно недавнего триумфа фильма «Колдунья». Эти качества перевесили даже довольно сильный запах барака, который Сергей всегда чутко улавливал, а потому с носителями его почти никогда не общался. Оля была, безусловно, самый настоящий «гегемон». Она и работала лаборанткой на какой-то из не самых важных кафедр. Однако, увлеченный мощными бедрами и немаленькой грудью, отчетливо видными под — неожиданно для «местной» — довольно модным платьем джерси — ну точно Марина Влади! — Сергей все же пригласил ее, когда закончили развешивание юмористических лозунгов и призывов, к себе, в общежитскую комнату. Комендантша на гостей одинокого преподавательского состава вообще смотрела снисходительно, а у Сергея еще были с нею и собственные добрые отношения.
Оля в комнату идти отказалась, чего можно было вообще-то и ожидать от «местной». И на том все должно было бы кончиться, Сергей никогда особенно не настаивал, скорее сам бывал объектом активности. Однако тут на него что-то нашло — он скромнейшим образом испросил разрешения и пошел провожать девушку домой.
Дом ее, в сущности, был деревенской избой с глухим забором. Когда подошли к калитке, Оля неожиданно предложила зайти, выпить чаю. Не понимая, что и зачем он делает, Сергей вежливо поблагодарил и согласился, даже не спросив, дома ли ее родители. На него нашло какое-то оцепенение, откуда-то возникла идиотская мысль «уйти неловко».
Родители, конечно, были дома; отец с очень некрасивым, грубым лицом и неожиданно художественной, голубоватой густой сединой был в старой вязаной кофте, вытянутых тренировочных брюках из шерстяного трикотажа и меховых тапках. По такому своему виду он казался скорее «академиком», чем «местным», но выяснилось, что работает в институте мастером по ремонту электроизмерительных приборов. Руку пожал сильно, но не улыбнулся и снова погрузился в чтение «Советского спорта». Мать, похожая на отца, как будто родная сестра, с таким же грубым лицом и такой же буйной сединой, тоже в вязаной кофте и лыжных штанах, повела себя более любезно — быстро сервировала чай со многими сортами домашнего варенья, конечно, и с одним особенным, из роз, приторным и одновременно горьковатым. Внизу вперевалку передвигались одинаково белые и одинаково толстые низенькие собаки, представленные как «болонки, но здешние».