– Госпожа Эйза! – воскликнул он и тут же снова закашлялся. – Хвала небесам, что течение вынесло меня на твой берег! Я как раз плыл к твоему отцу, и видела бы ты, какие прекрасные камни я вез для него, о, какие прекрасные камни!
– Батюшка отплыл на материк, тоже ищет там камень – лалеит зовется. Может, и вернулся бы до твоего прибытия, если бы не шторм. Ну, да ты не печалься. Если что прибило к берегу, мои слуги разыщут это. Если твой товар утонул близ острова, сестрица Атурови позволит нырнуть за ним. Если же все, что ты вез, смыло в большой океан, все равно не печалься – госпожа воды и соли в обмен сохранила тебе жизнь. Пойдем, я отведу тебя в дом и приму как дорогого гостя.
Она подхватила Ормаса под локоть, а Радб велела распорядиться, чтобы разыскали содержимое ладьи. Купец шел прихрамывая, но видно было, что он рад чудесному спасению. Его провели в гостевой покой, двое слуг принесли ему воду, сандалии и чистую одежду, а к полудню Эйза пригласила его на террасу, где уже накрыли стол из самых лучших яств, что мог подарить остров.
– Благодарю за гостеприимство, молодая госпожа, – непрестанно повторял Ормас. – Даже твой отец не принимал меня лучше. Как тебе живется без него?
– Нетрудно, – отвечала Эйза. – Остров он оставил старшей сестрице, а мне велено себя блюсти.
– Блюдешь?
– Как видишь, – отвечала Эйза, слабо усмехнувшись.
– Ты бледна, молодая госпожа. Неужто заболела?
– Утомилась. – Эйза почти не солгала. Под вопросительным взглядом Ормаса (как можно утомиться, если у тебя все есть?) пришлось добавить: – Солнца долго не было, тоскую по нему, вот и побледнела.
Некоторое время они молчали, затем Ормас сказал:
– Я был в Лурде, госпожа, в прежнем доме твоей матушки. Оттуда я забрал одну вещицу, отцу твоему не сказался, держал ее при себе, потому не потерял в море. Возьми. – Он вынул из-за пазухи небольшой браслет из круглых камешков и протянул Эйзе. – Когда твоя матушка надевала браслет, неизменно радовалась его красоте, и ты порадуйся, ибо прелестью превосходишь все сокровища мира.
Эйза взяла браслет и принялась рассматривать. Зловещее предчувствие овладело ею: камни были гладкие и по виду походили на чудесный металл, из которого отлили поверхность зеркала, принесшего столько тревог. Эйза боялась глянуть на свое отражение в круглых бусинах: не покажется ли зверь, не зажгутся ли огни его глаз. Но зверь не показывался, а само отражение словно было залито золотым светом.
– Благодарю тебя, – искренне сказала она. – Что это за камень?
– То камень лалеит. – В голосе Ормаса послышалась некоторая горделивость. – Весьма редкая вещь.
– Так вот он каков! – воскликнула Эйза. – Прав был отец: ярче солнца сияет. Не обидится ли, что ты нашел его раньше?
– А ты ему не показывай, – рассмеялся Ормас, и Эйза рассмеялась вслед за ним.
– По нраву мне твой подарок, – призналась она. – Отныне, если ты будешь в чем-нибудь испытывать нужду, я дам тебе все, что ни попросишь. Мой дом – твой дом, и все, что здесь находится, принадлежит тебе так же, как и мне.
Растроганный Ормас поднялся из-за стола и поклонился.
– Благодарю тебя, молодая госпожа, век не забуду твоей доброты.
Когда закончили трапезу и разошлись, Эйза велела передать Ормасу наборный пояс с золотыми накладками – в благодарность за браслет. Присутствие гостя ободрило ее дух, но, чем ближе подступала ночь, тем яростнее делалась тревога. Зеркало все еще оставалось в лесу, где уронила его Эйза, и вряд ли опушку можно было счесть надежным местом для укрытия сокровища. Потому, как только луна поднялась над островом, Эйза набросила плащ и выскользнула из дома, не сказавшись слугам. Ей не хотелось, чтобы гость прознал о творящемся на острове колдовстве и с тем утратил бы к ней всякое доверие.
Луна заливала опушку белым светом. Выглядывая место, где уронила зеркало, Эйза заметила в стороне бурелома какое-то шевеление. Между вывороченных стволов промелькнула тень.
– Эй! Эй, это ты? – позвала и не получила ответа.
Она направилась было к бурелому, но наступила на нечто гладкое и холодное и поняла, что разыскала зеркало. Стараясь не глядеть в темную гладь, Эйза завернула волшебную вещицу в полу плаща и собиралась уйти, как вдруг со стороны бурелома послышались возня и писк, словно хищник душил там жертву. Замерев, до боли в глазах всматриваясь в громаду сваленных деревьев, Эйза ждала, когда ночной гость явит себя. Но шло время, сердце отбивало вторую тысячу ударов, на опушке царило полное безмолвие.
Не оборачиваясь, Эйза поспешила вернуться в дом.
Наутро она снова велела накрыть для них с Ормасом стол на террасе. Перед тем, как покинуть спальню, взглянула в зеркало из полированного золота, лежавшее в изголовье кровати. Утомленное лицо все же оставалось красиво, и глаза зверя из отражения – о, теперь Эйза не сомневалась в том, что это именно глаза, – светились тускло и слабо. Ему понадобится много времени, чтобы обрести плоть и явиться в мир, и Эйза не будет ждать его, лежа беззащитной в своей постели. О, зверя встретит лунный клинок, и еще неизвестно, кто выйдет живым из их схватки. В этом относительно неплохом расположении духа Эйза вышла к Ормасу. Завидев ее, купец тут же встал и поклонился, она ответила таким же поклоном и лучезарной улыбкой.
– Доброго дня тебе, Ормас. Как спалось, все ли было спокойно, всем ли ты доволен?
Купец заверил ее, что в этом доме его все устраивает, и некоторое время ели в полном молчании. Затем, желая ободрить гостя, Эйза сообщила:
– Радб сказала, слуги нашли две бочки с серебряными обручами. Твои ли?
– Мои, спасибо, молодая госпожа, я уж не чаял вернуть свой товар, – отозвался Ормас, но непохоже было, что он рад.
– В чем дело? – спросила чуткая Эйза. – Мы не нашли все, но скоро разыщем, и потери твои не будут стоить даже меры пшеницы.
– Дело не в том, – покачал головой Ормас. Некоторое время на его лице можно было наблюдать борьбу двух противоположных стремлений, затем он сказал: – Пойдем, госпожа, я покажу тебе.
Они покинули террасу и направились в гостевой покой. Сперва Эйза не понимала, что такого особенного хочет показать ей Ормас: все в помещении было на своих местах. Купец подошел к накрытому шерстяным покрывалом сундуку и сдернул ткань. Оказалось, у сундука не было крышки – лишь три доски, приколоченные поперек, с широкими отверстиями между ними. Когда Ормас снял покрывало, из сундука раздалось ворчание, заставившее Эйзу содрогнуться. На миг ей показалось, что Ормас поймал и заточил в сундук зверя из зеркала, но это было полной бессмыслицей. Наклонившись, Эйза взглянула на содержимое сундука и побледнела. Там лежали три маленьких уродца, похожие на тех, что преследовали ее во сне. Все трое были покрыты бурой кровью с ног до головы, их бесчисленные раны испускали невыносимое зловоние. Двое не шевелились – очевидно, они были мертвы. Третий вяло ворочался на телах товарищей, но ясно было, что дни его сочтены. Воцарившееся молчание нарушил Ормас:
– Прошлым вечером я пошел в лес, думал присмотреть деревья, что подойдут для моего корабля. Я так увлекся, что задержался до темноты, тогда и нашел этих малышей. Я знаю этих тварей, молодая госпожа, они рождаются в сырых и темных местах, в оврагах и пещерах, но превосходно чувствуют себя даже на самом жарком солнцепеке. Они ловки как обезьяны и голодны как волки, а кроме того обладают неизмеримой силой. Мало найдется существ, способных ранить такую тварь, не говоря уж о том, чтобы убить ее. Когда я вспомнил об этом, то спросил себя: кто на острове мог растерзать эту троицу, и решил, что это был зверь, живущий в отражениях предметов, ибо здесь лишь у него хватило бы сил уйти от них живым. Разуверь меня, если я неправ.
Он замолчал, и Эйза понимала, что купец хочет услышать опровержение собственных слов. Но вместо этого она сказала:
– Ты во всем прав, милый Ормас. Когда отец отбыл на материк, я открыла покой за тремя засовами красного железа. Там ничего не было, только шкатулка с зеркалом и надписи на стенах, я быстро забыла о нем. Но вскоре меня стало преследовать существо из ночных кошмаров. Я пыталась скрыться и перехитрить его, но оно настигало меня, где бы я ни пряталась. Мы пытались поймать его, но все без толку, я даже не сумела его разглядеть. Оно сильно как тысяча быков и быстро как тысяча кобр. До сей поры мне казалось, что оно живет лишь в отражении и явь пропускает его в себя лишь отчасти. Но вот я вижу израненных обитателей пещер, и в моем сне зверь из зеркала сражался с ними. Эти трое – не первые его жертвы и не последние, ибо мой преследователь не отступится и не оставит меня в покое, пока я жива.