В лабиринте была пантера. Размером с быка, с иссиня-черной шерстью, кошка яростно мяукала и то и дело припадала к земле. Голова и туловище зверя были сплошь в крови. Сначала Эйза подумала, что преследователя пытались задержать прислужницы и Ормас с его охотничьим ножом, но затем взгляду ее открылось невиданное зрелище. Тварь бросалась на стены, словно на заклятых врагов, кусала и рвала собственную плоть, билась головой о камень, падала без сил и затихала. Затем поднималась, делала несколько прыжков в пустоту и опять впадала в неистовство. Увидев Эйзу, прижавшуюся к стене, чудище мазнуло по ней равнодушным взглядом и снова принялось отражать нападение невидимого противника. Оно набрасывалось на стены, будто те вызывали в нем неудержимую ярость. Эйза хотела попятиться, думая, что зверь сошел с ума, но позади была гранитная глыба, а шевеление привлекло внимание чудовища. Отвлекшись от своей бессмысленной борьбы, пантера подняла глаза и уставилась на Эйзу. Ноги разом ослабли, в ушах зазвенело. Некоторое время они смотрели друг на друга, все мысли, что еще ютились в голове, выветрились из памяти, и Эйза видела перед собою лишь желтые огоньки с полосками черных зрачков. Окровавленная морда оказалась у нее перед глазами: зубы у твари были выбиты и обломаны о камень, одна из ноздрей разорвана, правая лапа едва касалась земли, безвольно волочась. Пантера казалась громадной и могучей, бессмертной и готовой ждать многие столетия, и все же в неведомой душевной глубине Эйза знала, что тварь умирает. Кровь капала с морды кошки и уходила в землю без остатка, дыхание с хрипом вырывалось из груди, и Эйза ждала только, когда все закончится.
Вдруг пантера зарычала и бросилась на нее. Эйза едва успела пригнуться: страшные когти разорвали ей плечо. Боль и ужас, казалось, вернули ей способность размышлять. Не обратив на Эйзу ни малейшего внимания, пантера принялась грызть камень с остервенелой яростью, и всякому, кто оказался бы здесь, стало понятно, что кошка охотилась вовсе не на девицу, а на неведомого, ей одной известного противника. Возможно, на тех самых тварей, что много дней назад пытались похоронить ее под собой.
Она никогда не охотилась на Эйзу.
Эта мысль пришла в голову вместе со жгучей болью в разбитом плече. Пантера ходила за ней, потому что жила в отражениях предметов. Возможно, она даже не хотела выбираться в явь, куда ее заставила прийти Эйза. Ни во сне, ни наяву кошка не напала на нее, даже когда они остались в лесу один на один и не нашлось бы случая более подходящего, чтобы разорвать ее на части. Здесь, в лабиринте, пантера оказалась не потому, что следовала за Эйзой по пятам, а потому, что Эйза разбила ее зеркальный дом и вынудила выйти в мир. Даже если это существо убило ее мать, сейчас оно гибло безвинно, и, выскочив на середину коридора, воздев руки к небу, Эйза закричала:
– Слушай меня, царь всех лабиринтов! Я Эйза, дочь божества, что спасло твою жизнь от гнева небесного семейства! Я заманила эту тварь сюда и принесла тебе кровавую жертву в обмен на ее жизнь! Нынче я отменяю наш уговор: мне самой нужна жизнь этой твари. Если ты снимешь с нее свои чары, я принесу тебе двенадцать быков и двенадцать коров, белых, как облако в летний день. А ослушаешься – велю отцу вернуть тебя на родину, где молнии и ветры вскоре разобьют тебя на куски!
Кровавый свет, который еще задерживали стены лабиринта, медленно сходил на землю. Чудовищный гигант погружался в темноту. В этой темноте горели тусклыми звездами глаза пантеры, в последний раз бросившейся на стену. Ударившись грудью о камень, тварь упала и больше не поднялась. Найдя ощупью пушистый загривок, Эйза склонилась к голове зверя и произнесла устало:
– Вот и все, разбилось твое зеркало. Пойдем со мной.
***
Много дней искал дракон Синюю звезду. Спрашивал у змей и ящериц, ветра и леса, всех живых тварей, что встречались ему по пути. Мало кто слышал о чародейном камне, и не было тех, кто видел его воочию, но слухи ходили один другого невероятнее. Наконец, повстречалась ящеру гадюка, которая и рассказала о богатом городе Алабреске на крайнем юго-востоке Герны. Мол, в городе есть дом, на крыше которого спят коровы. Хозяин дома и прячет у себя чародейный камень, запертый на волшебный замок, и по доброй воле никому сокровище не отдаст. Ящер поблагодарил маленькую змею и направился в Алабреску.
Благословенная Герна славилась по всему материку Медным берегом, обителью чудовищ. Алабреска, хоть и лежала у самого края зловещих земель, защищалась так, будто Берег подходил к самым ее воротам. Вокруг города возведена была высокая стена из красного кирпича. Поля обнесли забором из врытых в землю бревен, между которыми продели железные цепи. Стража день и ночь сторожила обе ограды, и глупо было думать, будто ящер сможет пролететь здесь незамеченным.
Несмотря на то, что город был защищен лучше любой крепости, поток гостей со всего материка никогда не переставал вливаться в его ворота. Были здесь торговцы и покупатели, нищие и воры, танцовщицы и деревенские ведьмы. Они несли и везли с собой ткани и пряности, мясо и шерсть, золото и железо, вели рабов и животных. Тут бы ящеру обернуться человеком да влиться в толпу, но природа его чар не давала сбросить чешуи. Тогда он превратился в крохотного ужа и незаметно прополз через поле. Добравшись до вереницы людей, змей юркнул в одну из корзин, что хозяева оставили на дороге, ожидая своей очереди войти в город. Четверо стражей у ворот останавливали каждого входящего и бегло осматривали скарб, который он нес с собой. Стоило им заметить нечто подозрительное, как один из стражей отводил гостя в сторону и досматривал его пожитки самостоятельно, тогда как остальные трое продолжали пропускать живой поток. Вот корзину с ужом оторвали от земли и стали мерно раскачивать. Змей понял, что его несут к воротам. Еще несколько раз корзину опускали на землю, затем грубое полотно подняли, и внутрь хлынул солнечный свет. Неизвестно, заметили ли стражи змейку, притаившуюся между дынями. Вряд ли ужик испугал бы людей, живущих бок о бок с чудищами Медного берега. Но его не вынули и не выбросили, и ящер понял, что хозяева корзины входят в город.
Там он дождался, пока тяжелую корзину снова опустят. Несшая ее женщина расстелила на земле соломенную циновку, водрузила на нее несколько туесков и сняла с них крышки и покрывала. Вползшего на верхнюю дыню ужа она, конечно, заметила, как заметила и блестящую железную полосу на его спинке. Некоторое время торговка с любопытством рассматривала змейку, затем схватила поперек туловища и выбросила прочь. Только того и ждавший ужик скользнул между суетливых ног и разноцветных подолов и оказался в прохладном месте – глубокой выбоине в стене дома. Там сидел до ночи, наблюдая за суетящимися горожанами и едва не задремал. Из полузабытья вывел его душераздирающий скрип и грохот, с которым ворота закрывали на ночь. Выглянув из убежища, змей оглядел улицу. Люди, еще остававшиеся на ней, спешно скатывали подстилки, собирали нераспроданное добро в корзины и сундуки и торопились разойтись. Над городом висели красно-синие сумерки.
Дождавшись, пока улица опустеет и станет слышно лишь мерные шаги стражи, змей выполз из укрытия. Оглядевшись и поняв, что никто за ним не наблюдает, ужик принялся спешно менять облик. Из тонкого тельца появились два перепончатых крыла, крохотные лапки вытянулись у основания хвоста, спину покрыл шипастый гребень. Теперь он был одним из тех мелких ящеров, что питаются огнем и живут в пещерах, увитых реками расплавленного камня. Эти малыши были слишком крохотны, чтобы заметить их со стены или с улицы, а кроме того, тускнели, если поблизости не зажигали пламени. Заметь его стражи – верно, приняли бы за птицу.