Сказав так, он замолчал. Молчала и богиня, глядя на старика неподвижным, ничего не выражающим взглядом. Затем губы ее дрогнули, искривились и вытолкнули слова:
– Этим рассказом ты собирался тронуть меня, старик? Даже глупцу понятно, что не милосердие двигало тобой, а жалость. Она же всегда исходит из собственной выгоды: жалостливому неприятно видеть чужое страдание. Он оказывает милость из своекорыстия. Я слышала об острове и о лабиринте: кто ни приплывал к твоим берегам за богатством или рукой твоей дочери, даже тех, кого прибивало волнами, ты отдавал лабиринту, избавляясь от нежеланных гостей. Никогда дитя не будет играть под его стенами, ибо каждый камень и каждая трещина в этих стенах залиты кровью гуще, чем мое жилище. Ты не добрее меня, старик, и тебе не тронуть моего сердца.
– Так я расскажу тебе о любви, – раздался внезапно голос. Был он глух и низок, словно рокот дальнего обвала – то говорила змеиха. Старик не мог не заметить, как похожа она на ящера. Но, если речь того разливалась трелью, слова его матери были тяжелы и грубы, будто камни. Потому, видать, и не открывала рта, что ей трудно было говорить. Змеиха тем временем продолжала: – Много лет назад я отяжелела и покинула дом в пустошах далекого востока, чтобы искать поживы в земле Ласса. Там поймал меня лесной бог, сломал крыло, выбил зубы и посадил на цепь. Луна, верно, сменилась в небесах сотни раз, пока я сидела в подземелье. Вскоре я разрешилась от бремени и принесла одиннадцать яиц. К тому дню я уже знала, что лесной бог пожирает собственное потомство, и хотела сожрать яйца первой, если он только подойдет ко мне. Ибо я была голодна и ни разу за все время, что сидела на цепи, не проглотила ни куска мяса. Но он не обращал внимания на мое потомство, и мне подумалось, он оставит ящерят в живых.
Минуло еще несколько лун, и они стали разбивать скорлупы. Тогда лесной бог схватил их и сожрал сразу десяток. Не тронул лишь золотого, с железной полосой на хребте. Я спрятала его у себя под брюхом и укрывала все время, когда лесной бог приходил ко мне. Но, как всякое дитя, мой отпрыск был непоседлив. Однажды он выбрался из укрытия, и царь леса нашел его. Удача целовала моего сына при рождении и даровала ему волшебную силу. Он меняет облик как захочет, лишь чешуи не сбросит. Так он сбежал от лесного бога, и с той поры я лишь раз видела его.
Богиня кивнула.
– Ты заботливая мать, и заслуга твоя велика, – отвечала она. – Но напрасно ты думаешь, что твой рассказ меня тронет. Всякая мать, сколько их ни есть на земле, поступила бы так же. Не сердце вело тебя, а утроба, и нет в том любви.
Воцарилось молчание. Решив не обострять разногласие, старик поклонился в пояс и произнес учтиво:
– Что же, добрая госпожа, мы достаточно отняли у тебя времени. Пора, как говорится, и честь знать. Твой дом был весьма гостеприимен, но не стоит злоупотреблять твоим радушием, да продлятся твои годы до скончания мира.
Он попятился было к выходу, продолжая кланяться, как вдруг услыхал:
– Стойте! Я расскажу ей о любви.
Голос рассыпался серебряным звоном, грохотал океанскими валами, выл ветром в узком ущелье. Он заполнил собой весь зал, и старик со змеихой обернулись.
Ящер стоял позади. Прежде золотая чешуя его поблекла и облупилась, глаза погасли и запали, сквозь кожу проглядывали ребра. Казалось, голод или тяжкая болезнь точат его силы. Улегшись на брюхо, как то любило его племя, ящер начал рассказ и говорил так:
– Покинув мать, я долго скитался по свету, ища себе место по душе. Но на всем материке так и не нашел подходящего дома. Где не было людей, была плохая земля, и животные редко селились там. Где земля давала плоды и ходили сотенные стада – там жили люди, и нигде я не мог найти для себя места. Тогда я решил, что должны быть земли за пределами материка, и покинул его, и полетел на запад. Люди говорили, на западе кончается земля и море обрывается в пустоту, но я не верил их россказням, ведь всем известно, что люди глупы. Я не отлетел от материка и на сотню верст, как увидел остров, встающий из океана. Тогда я спустился и обследовал его, и – о чудо! – не увидел там ни одного человека. Разумеется, на острове были другие хищники, но я нашел себе щедрое угодье между лесом и кровавым водопадом и жил там сыто. Однажды я увидал кабана – такого громадного, что он вырывал с корнями молодые дубы. Соблазнившись столь лакомой добычей, я стал преследовать его и погнал далеко от моих владений. Там я, наконец, прикончил вепря и направился к озеру, чтобы утолить жажду. И надо же было такому случиться, что в озере увидал я девицу необычайной красоты, и позабыл о жажде, и умолял о супружестве. Девица назвала свое имя: то была Эйза, младшая дочь островного бога. Она отказала мне, но я был настойчив, и, в конце концов, она обещала, что станет моей женой, если я принесу ей Синюю звезду, которая защищает от чар любого рода.
О, ни разу в жизни я не был так счастлив, как когда услышал ее слова. Многие месяцы скитался я по материку, спрашивал у всех живых тварей, кто покрыт чешуей, перьями, шерстью или голой кожей, знают ли они о Синей звезде. Я служил купцу из Алабрески, я водил корабль в гернском приморье, я бился с морскими змеями, и яд их жуткой матери отравлял меня. Но ни яд, ни стрела, ни голод, никакая сила не могла убить меня, ибо я видел свою победу и Синяя звезда была со мной.
В ту же ночь я принес ее Эйзе, но не услышал в ответ ни слова благодарности. Она обещалась другому и не приняла моего дара. Тогда я обратил ее вербной веткой и унес на материк. Я хотел вернуться на родину моих предков, далекий восток, где лишь Хинвали властвует безраздельно. Вскоре я понял, что островной бог идет по моему следу, ибо Эйза – любимейшая из его дочерей. О, я знал, что, догони он меня, мне не будет пощады и судьба моя станет примером всякому, кто покусится на любое из его богатств. Но и Эйзу я не мог отдать и потому скрывался, и путал следы, и пересек полматерика, пока не оказался в доме своего рождения.
Я уже не помнил ни матери моей, ни лесного бога и, увидев грот посреди леса, вошел туда отдохнуть. Каково же было мое изумление, когда я узнал эти стены, и узнал дыхание матери, и понял, что она все еще в заточении. Когда лесной бог ушел на охоту, я пробрался к ней и пытался перегрызть цепи. Но зубы мои стачивались и ломались, а на цепи не появлялось ни царапины. Я успел скрыться прежде, чем лесной бог поймал меня, но далеко не ушел. Я приходил снова и снова и грыз цепи, и вскоре хозяин леса догадался о наших свиданиях. Он вымазал цепь ядом, и я слизал его, и с тех пор ноздри мои не чуют запаха, глаза туманятся и будто острые зубы грызут меня изнутри.
Я сбежал от лесного бога и пришел в твой дом просить приюта. Я приносил тебе людей, чтобы ты могла выесть им сердце и желудок, я отгрыз себе кончик хвоста, чтобы заплатить за укрытие, и, видят небеса, я не ждал, что хозяин острова разыщет меня здесь. Только услыхав его голос, я понял, что должен бежать и скрыться, и страх объял все мое существо. Но затем я услышал, что он привел с собой увечную змеиху, спасшуюся от лесного бога, и понял, что то моя мать. Тогда я остался, потому как она могла нуждаться в моей помощи. И, если ты не отдашь мне ключ, я расскажу по всему Лассу об истинной твоей сути, и ни один искатель приключений больше не забредет сюда.
– Довольно! – крикнула богиня. – Забирай и провались под землю!
Шесть ее рук взвились над головой, будто щупальца гигантского осьминога, она в ярости швырнула ключ ящеру в голову.
– Благодарю, госпожа, – снова поклонился старик. – Ты воистину милосердна, и помощь твоя неоценима.
Он поднял ключ и обернулся к крылатым змеям:
– Идите оба за мной. Не каждый день вас будут приглашать в волшебный сад.
Они миновали тоннель и вышли к воротам. Полюбовавшись еще раз на чудесное плетение тоньше самой тонкой проволоки, старик вставил ключ в замок и повернул три раза.
Ворота распахнулись, и ароматы сада окутали путников, стоило им ступить внутрь. Ни одного привычного растения не было здесь, половина деревьев и трав не росла нигде на материке. Едва слышный сладкозвучный напев разливался в воздухе, и оттого хотелось лечь на душистый зеленый ковер и забыться сном. Они не дошли и до середины сада, как змеиха задремала, убаюканная волшебной песней, и ящер лег с ней и положил голову ей на спину.