Он выглядел умиротворенным и ослабшим, но старик все равно не спускал с него глаз, разыскивая травы, могущие быть полезными в отваре. Он нашел также дерево, ветви и ствол которого были словно сделаны из железа и не гнулись, сколько бы старик ни пытался их ломать. В конце концов, ему удалось срезать толстую ветвь лезвием лунного железа, и старик решил, что не найдется лучшего предмета, дабы скрепить сломанную кость.
Ему предстояло провести не один день, собирая осколки, ломая и заново составляя неправильно сросшиеся кости, и прежде, чем полностью посвятить себя врачеванию, старик хотел вернуть Эйзу. Потому, изучив сад, он немилосердно растолкал ящера.
– Вставай, друг сердешный, поговорить надо бы.
Трудно было понять, какие мысли владеют ящером, но во всей повадке его чувствовалось обреченное отчаяние, и старик был настороже, не понаслышке зная, на что способен загнанный в угол зверь.
Но ящер не противился ему. Они миновали коридор и вышли в небольшой сумрачный зал. Здесь старик остановился, и ящер замер следом.
– Ты напрасно боишься меня, – сказал старик. – Я не причиню тебе вреда. Ты отважный воин и почтительный сын, отчего мне убивать тебя? Ты слышал, должно быть: хочу жениться на твоей матери, а как женюсь – будешь мне любимым пасынком. Не обделю, не обижу, как сына буду любить, только верни мне Эйзу в целости и добром здравии – и будем друзья навеки.
– О, добрый господин, – простонал ящер. – Я бы отдал тебе и Эйзу, и Синюю звезду, и все сокровища земли, чтобы заслужить твою дружбу. Но обещай, что ты отдашь ее мне в жены! Ей не найти супруга лучше меня: что угодно для нее сделаю, все желанья буду исполнять, почту тебя за отца, только отдай ее мне!
– Больно ты ретив, – усмехнулся старик. – Отдай да отдай. Сперва послушаем, что Эйза скажет: мил ты ей или противен. Как противен – так не взыщи, придется искать другую жену. А как мил – отчего не отдать.
– Да разве захочет она жить за похитителем! – вскричал ящер. – Дай мне луну, дай мне половину луны – я заслужу ее прощение, и она сама назовет меня супругом.
– Что же ты просишь отдать дочку, если лучше меня знаешь ее сердце? Откажется быть с тобой – так не увидишь ее больше. Девиц много на земле, и змеих крылатых и бескрылых, найдешь себе другую. Не доводи до боя, сними с нее чары.
С этими словами старик обнажил копье из лунного железа – больше для устрашения, чем действительно стремясь ударить ящера. Вид сверкающего лезвия, сила которого была такова, что не позволяла зажить никакой ране, и впрямь устрашил дракона. Он припал к земле, закрывая брюхо и грудь от удара, зашипел зло и страшно, отступил на несколько шагов.
– Сжалься надо мной, господин! – крикнул он в отчаянии. – Как поразишь меня копьем, я не выживу, но и без Эйзы жить не смогу! Отдай ее мне, о, умоляю, отдай ее мне!
– Я не ударю тебя, если снимешь чары, – упрямо сказал старик. – Не для того я шел через полмира, чтобы отдать дочь против ее воли. Сними заклятье – и пускай сама скажет, с кем хочет быть.
– Тогда иди за мной, господин, и сам сними с нее чары, – внезапно согласился ящер.
Подобная сговорчивость была подозрительна, и старик не стал убирать копье. Они прошли зал богини и помещение, заставленное сосудами, миновали очередной тоннель и оказались в маленькой пустующей каморке. Потолок ее был наполовину разрушен, и в провал лился солнечный свет. Между покрывших пол обломков воткнута была вербная ветка. Она тянулась к солнцу, словно настоящее растение, и любому оказавшемуся здесь легко было обмануться, приняв за ветку зачарованную дочь старика.
Только увидев разрушенный потолок, старик понял замысел ящера.
– Стой, шельмец! – крикнул он, когда тот схватил ветку и распахнул крылья, собираясь взлететь. Старик ударил его копьем в незащищенное брюхо и глубоко вонзил в плоть лезвие лунного железа.
Но ящер уже поднялся над обломками, унося в пасти вербную ветку и щедро орошая землю кровью. Издав вопль, полный тоски и боли, он вырвался из каменного мешка и, взлетая выше, направился на восток.
Старик не преследовал его. Рана, нанесенная копьем, была смертельна, и ящер не мог улететь далеко. Вскоре силы оставят похитителя, и чары его ослабнут, вернув Эйзе человеческий облик. А тем временем стоит воспользоваться дарами чудного сада и поднести змеихе брачный дар.
========== Как девица материк исходила ==========
Глава первая. Выкуп
Далеко на восток, в безжизненную пустошь, лежащую за Лаором, летел ящер. Пути бы ему было не больше пяти дней, если бы не рана, раскрывающаяся с каждым часом все шире и лишавшая его без того невеликих сил. Вскоре он пал в степи, выгоревшей на солнце и покрытой коркой сухой земли. Трава, выбивавшаяся здесь из-под пыли, была бледна и хила и не смогла бы прокормить ни одно, даже самое маленькое создание. В этом сумрачном краю и предстояло ящеру встретить свой конец.
Смерть подступала неумолимо, каждый день отвоевывая часть его сил, и все слабее становились чары, наложенные на Эйзу. Наступил миг, когда ящер не мог более поддерживать собственное колдовство, и кора слезла с ветки, словно износившаяся кожа, и девица прекраснее всех женщин мира явилась перед ним.
Только поднявшись, почуяв, что нет над ней больше власти, Эйза бросилась бежать. Волосы ее отросли до пят, и она укрывалась ими, как одеждой, от палящего солнца. Ни одна из хищных кошек не угналась бы за ней: стремясь как можно дальше оставить своего пленителя, Эйза летела над землей, едва касаясь стопами выгоревшей корки. Сердце отчаянно билось, но она не чувствовала усталости, пока не достигла края широкого поля, заросшего травой.
Граница, отделяющая мир живой от мира мертвого, словно успокоила Эйзу. В мире безжизненном оставался ящер, еще не мертвый, уже не живой. В мире, лежащем по ту сторону поля, ждал ее отец и стоял посреди волн родной остров. Ступив на прохладный ковер травы, остудив горящие стопы, Эйза ощутила, как стучит в голове кровь, и поискала взглядом дерево, чтобы скрыться в его тени.
Ей пришлось пройти еще полверсты, прежде чем высокий платан раскинул над ней узорную крону. Небольшая рощица, в которой оказалась Эйза, теснилась на берегу узкой речки. Добравшись до нее, Эйза легла на живот и опустила голову в воду.
Течение здесь было куда ощутимей, чем в спокойных широких реках ее родины, и оттого казалось, будто лицо лижет ласковый зверь. Напившись и успокоившись, Эйза опустилась под платан у самого края берега и задремала.
Негромкое пение речки погрузило ее в странное оцепенение, листья дерева колыхались под едва заметным ветром, отчего на веках плясали узорчатые тени. Казалось, что в этом мельтешении теней лишь одна остается неподвижной: длинная и высокая, напоминающая человеческую. С отстраненным любопытством, которое свойственно людям, находящимся на границе сна и яви, следила Эйза за необычной тенью. Та росла и ширилась, словно ее обладатель приближался к берегу, и Эйза мимолетно удивилась: как может он ходить по воде.
Вот тень стала черна и огромна, будто выросла прямо перед ней, и Эйза открыла глаза. Сон не привиделся: рядом действительно стояла старуха. Одетая в изорванный черный плащ и черную же тунику, она протягивала к Эйзе увенчанную дорогими кольцами руку, словно прося о милости. Золотые украшения и лохмотья так плохо сочетались друг с другом, что от неожиданности Эйза подскочила и вжалась в дерево.
– Не бойся меня, дитя, – произнесла старуха. Голос ее скрипел, будто плохо смазанное тележное колесо. – Позволь отдохнуть под твоим деревом: я проделала долгий путь, чтобы сюда добраться.
– Конечно, – разрешила Эйза, хотя вокруг было много деревьев.
Старуха уселась чуть поодаль и уставилась на реку неподвижным взглядом. Затем произнесла: