За домом был деревянный, криво-косо обшитый пенопластом нужник. Садовников, не включая свет, пошарил за унитазом. Часть сколоченного из неструганных досок пола поднялась, открылась ниша, в которой Садовников прятал хабар, если тот имелся, рюкзак с летним тряпьем для работы в Зоне и сталкерские побрякушки: несколько видов защитных перчаток, включая и просвинцованные - просто на всякий случай, аптечку «АИ-4», разнообразный инструмент для сбора и контейнеры для хранения опасных артефактов, прочую полезную мелочь. Тут же лежал завернутый в промасленную тряпицу пистолет ТТ. Садовников поднял ствол, крепко сжал рукоять, наслаждаясь исходящим от оружия холодом и спокойствием. Затем решительно вернул ТТ на место, собрал рюкзак и пошел к ожидающей машине.
...Они знали тропу, на которой «каски» не показывали носа. Джип крался с выключенными фарами по руслу ручья. Садовников, ежась, слушал, как по днищу царапают камни и ветви кустарников. Водитель постоянно повторял слово «мать», причем, говорил он с такой интонацией, будто это было самое грязное ругательство, которое он только знал. Подпрыгнет джип на кочке - «Мать!...» Проведет, словно когтем, по днищу заледеневшая грязь - «Мать!..» Сидящий рядом с водителем бандит не выпускал пистолет и откровенно боялся. Он дергался, мотал головой, высматривая угрозу, и сильно потел. А бандюгану на заднем сиденье все было побоку: зажмурившись, он курил косяк, выпуская дым в приоткрытое окно. Косяк то и дело потрескивал, действуя Садовникову на нервы.
Машина остановилась под мостом, на котором бы не разъехались и две легковушки. В тесноте между опорами и обледеневшими валунами царила почти абсолютная тьма.
- До рассвета - пять часов, - обратился к сталкеру бандит севшим после «спайса» голосом. - Глубоко не забирайся. Если не вернешься к утру - то лучше оставайся в Зоне насовсем.
- Работа есть работа, - пожал плечами Садовников. - Не замерзайте, ребята.
- Иди-иди, - вяло махнул рукой водитель, мысленно перебрав небогатый запас идиом, он понял, что придется употребить уже сказанное этим вечером: - Одна нога - здесь, другая - там!
Садовников выбрался из салона, забросил рюкзак за спину и, как паук, вскарабкался по ледяному склону.
Это еще была не Зона, но ее близость ощущалась необычайно остро. Людей в здешних краях днем с огнем не найти. Куда ни повернись: ни огонька, черным-черно. Брошенные поля тянутся на многие километры. На одной ноте, словно акын, ноет холодный ветер, и скрипят ветви одиноко стоящих деревьев.
Сталкер покосился на кирпичную коробку автобусной остановки. Проходящее мимо шоссе вело прямехонько в сердце Зоны. Вдоль него он и пошагал, держась обочины.
Зона встречала, как родного. Полоса плотного тумана отрезала сталкера от внешнего мира, а мир внутренний придвинулся навстречу, обдав теплым дыханием вечного лета. Стало светлее, хотя из-за туч не было видно ни луны, ни звезд.
Ни осточертевшего мороза, ни наста. Вместо снега в воздухе кружили редкие хлопья «жгучего пуха» - как напоминание, что этот край вечного лета - не самое подходящее место для отпуска.
Садовников оставил бушлат в багажнике брошенного поперек дороги «жигуленка». Машина прогнила почти насквозь: это была безопасная, не измененная Зоной железяка. Если ему посчастливится вернуться, он не пройдет мимо.
Первая гайка запрыгала по асфальту и скатилась в кювет. Садовников двинулся вперед - навстречу темнеющей в полукилометре лесопосадке.
...Сначала ему попалась старая ель. До половины высоты ее ствол был лысым, а верхушка - ржавого цвета. Потом попалась ель с серебрящимися от бесчисленных нитей паутины лапами. Ель кривая, ель сухая, ель рыжая, словно проржавевшая, ель, покрытая видимыми в свете ультрафиолетового фонаря пятнами, которые не сулили ничего хорошего.
Наконец, очередная гайка привела к сосняку, протянувшемуся змеиным языком между полями. Среди молодых деревьев, Садовников обнаружил то, за чем его послали. Он несколько раз обошел вокруг стройной сосны, водя фонарем и до боли в глазах всматриваясь в малахитовую хвою. Пошвырял в лапы гайками. Потом вынул из рюкзака ножовку и начал пилить ствол.
За работой Садовников не сразу услышал, как монотонному нытью ветра стал вторить чей-то голос, добавляя от себя ноты тоски и обреченности. Когда сталкер спохватился, ощущение чужого присутствия стало столь же четким, как если бы кто-то похлопал его по плечу.