Старик, который сидел на скамейке в парке
В парке полно людей. Первое, что вы видите, зайдя сюда, это много зелени, свежей и густой, и много людей. Они сидят на скамейках, на покрывалах, на траве, ходят неспешным шагом, держась за руки, или катят перед собой коляски с пухлыми малышами.
На площади посередине парка стоит светло-синий фургон с мороженым. Здесь собралась толпа. Люди, в торжественном ожидании, выстроились в ряд. Они не разговаривают, а если нужно, произносят слова вполголоса, чтобы не разрушить атмосферу момента. Когда подходит очередь, каждый отвечает на вопрос: «Вам какое?». Некоторые отвечают сразу, некоторые блуждают взглядом вдоль разноцветных лотков за стеклом, прежде чем сделать выбор. Наконец, женщина в красно-белом костюме вручает завернутый в салфетку вафельный рожок, до краёв наполненный молочно-сахарным лакомством, и очередь двигается дальше.
Мужчина заплатил за мороженое и направился к тенистой аллее. На нём бежевые брюки, какие уже не шьют, и рубашка в тон. Голову покрывает светлая шляпа с темной лентой и тремя вмятинами на высокой части. Поля у неё гладкие, прямые. Шляпа покоится на голове словно сытый кот. Не знаю, почему такая ассоциация всплывает в мозгу, но если бы вы её видели, подумали то же самое.
Он идёт неспешным шагом, чуть выкидывая при ходьбе руки. Они двигаются отдельно от спокойного тела. Выбрасываются то вперёд, то назад, не попадая в общий ритм.
Наконец, он присаживается на скамейку. Эта единственная незанятая скамейка. И как могли её проглядеть? В теньке, рядом с великолепным зданием церкви, которая нависает над парком. Кажется, что не церковь построили в парке, а парк разбили ради церкви.
Спина прямая, колени не развалились, загорелая с синими венами худая рука на бедре, вторая методично подносит мороженое ко рту и обратно. Мороженое он откусывает кусками и перекатывает языком, прежде чем проглотить.
Он снимает шляпу и кладёт рядом с собой, свободной рукой проводит по лбу. Кожа на лице загорелая и вся в морщинах, скулы выраженные, даже торчат, как у тех, кто ест не ради удовольствия.
К слову, получать удовольствие от еды он перестал пять лет назад, когда не стало Маргретты. Есть в заведениях он не научился, слишком старый, чтобы заставить себя платить за еду в два раза больше только потому, что её подали в красивой тарелке. Готовить самому незачем, в его возрасте уже не едят, а перекусывают. Как сейчас мороженым.
В один момент, когда уже очень настрадался, становится всё равно. Всё равно на окружающие события: приятные или неприятные, удачное стечение обстоятельств или, наоборот, неудачное. Это происходит потому, что запас взрывающих сознание чувств, которые человек может прожить за определенный отрезок времени, ограничен. Дальше отупение - ткани отмирают, понимание атрофируется, тело больше не реагирует. Границы плохого и хорошего стираются, краски смешиваются и дают серый.
Так старая собака, которая страдает от рака желудка, равнодушно встречает новые муки. Она лежит в подвале на подстеленном заботливым хозяином одеяле. Ей больно, и она знает, что осталось недолго. Вдруг с ней происходит какая-то неприятность. Скажем, пришел хозяин и по неосторожности задел ботинком больной живот, когда перешагивал. Не специально. Просто нёс двумя руками коробку с инструментами, чтобы спрятать в дальнем углу и по возможности больше не доставать. (Уж лучше в следующий раз звать сантехника).
Пёс лежит здесь, потому что пол подвала холодный, нет назойливых мух и бегающих детей, которые не понимают, что собака коротает свои последние дни, а может и часы. И вот хозяин случайно задевает её носком ботинка. И знаете, что делает собака? Ничего. Она не воет, не рычит, что её, больную, потревожили, не лает. В самый пик мучений она просто прикрывает глаза, а когда боль чуть отступает, открывает их вновь и слушает сбивчивые извиняющиеся сожаления хозяина о том, что он такой неуклюжий. Хозяин переживает, потому что теряет друга, и потому что пёс был рядом последние пятнадцать лет жизни, но на последнюю процедуру её пока не ведёт. Надеется.
Пёс смотрит на него умными глазами и как будто говорит: «Всё в порядке. Мне всё время больно, так что обращать внимание на новый приступ сил нет». С человеком та же история. Проделает в нём дыру жизненное обстоятельство, и энергия вытечет наружу, а сам человек превратится в пустой тюбик от краски.
Когда умерла Маргретта, пожилой человек в шляпе с узкими полями, который сидит сейчас на скамейке и почти беззаботно ест подтаявшее мороженое, не выходил из дома долгие три месяца. Незачем. Он надеялся, что голод и дыра от ножа, застрявшего в рёбрах, убьют и его тоже.