- Ничего себе не бойся, легко сказать... Вы кто?
- Я, еге? - старик неловко улыбнулся, пригладил всклокоченную бороду и приготовился ответить, но вдруг как-то странно осмотрелся, пошевелил ноздрями, словно бы принюхиваясь, задушевно спросил:
- А цигарки в тебе нема часом, га? Я ж вже... сорок лiт не курив! Вуха аж пухнуть, як од того... - старик пожевал бесцветными губами, помялся и сделал неопределённый жест рукой.
Сергей подхватил со стула пачку "Беломора" и с интересом протянул её старику, ожидая, что сейчас будет. Тот обрадовался, невыразительно пробормотал: "Еге, еге", - потянулся к пачке, но тут же отшатнулся, задрожал, заколебался и с грустью проговорил:
- Та шо ж се я, старий дурень... Я ж не можу тепер... Иi-i-i!..
От последнего звука у Сергея затряслись поджилки, он бросил папиросы на стул и вновь забился в угол кровати.
- Да не боїсь ти, дорогой, - проговорил вконец расстроившийся старик, видя его реакцию. - Я ж кажу, шо по помощ я прийшов. До тебе. Так шо не боїсь.
- Так кто вы такой, в конце концов? - вновь спросил Сергей и украдкой ущипнул себя за руку, проверяя, не сон ли это.
Больно, значит, всё происходит наяву.
- Я, чи шо? Та Решетняк. Нiколай Iванич, - охотно откликнулся старик, засветился, заколебался пуще прежнего, пригладил всклокоченную бороду и выложил престранную и прескверную историю.
Оказывается, был он родом из Безрадичей, что под Киевом, и жил там почти безвыездно аж до самой Великой Отечественной. Семья его погибла в голодную зиму тридцать третьего, а сам Николай Иванович выжил неведомо как и, по его мнению, непонятно зачем. И когда через несколько лет после голодомора случилась война, решил он наконец выбраться в Киев, чтобы в одном из храмов спросить своего святого, за что выпали на его долю такие тяжкие муки. Добрался он до Подола, нашёл там действующую церковь Николы Притиска и остался в ней на всенощное бдение. Но не повезло старику последний раз в жизни: проходивший мимо немецкий патруль сцапал богомольца и без суда и следствия немедленно повесил перед входом за нарушение комендантского часа.
- Так ты что, и есть тот самый мертвец из могилы, которую раскопали строители? - окончательно оправившись от испуга, Сергей подался вперёд.
- Та я, я, еге, - радостно закивал старик. - А на ранок мене як побачив пономар, то одразу до батюшки побiг. Прибiг та й каже, шо той... Повiсили раба Божого Нiколая, мов тую послєднюю скотiну, прости, Господи. (Старик перекрестился.) А батюшка прямо до комєнданта кинувсь та й собi каже, шо такеє дiло: раб Божий Нiколай пострадал, помер без iсповедi, а се ж не по-християнськи!
Старик ударил себя костлявой рукой в грудь. Сергей напряжённо слушал.
- Так батюшка i каже: чи не можна тепер того страдальця Нiколая хоча б у церковной оградє поховать, де святая земля то єсть, шоб було покойнiку потому Царствiє Нєбєсноє, якшо на землi вiн свiта бiлого не бачив. Ну i той... комєндант i рiшив тодi, шо супостати явно перестаралися, бо я ж нiкого не чiпав. Отодi мене й зняли i тут же ув оградi закопали, спасибi тому батюшкє, хороший був чоловiк. I лежати би менi ув могилцi аж до самого страшного суда, та хiба ж можна менi не тоє... не страдать, я тебе спрашую? Ге? - старик подслеповато заморгал. - А раз не можна, то я i знов пострадал...
- Выходит, Бог всё же есть? - спросил Сергей, хоть перебивать призрак было не просто невежливо, но, может быть, даже небезопасно.
- А-а-а... як се? - старик неловко улыбнулся и кивнул на крохотную иконку. - Якшо у тебе iкона ондо на шкафу стоїть, то шо ж ти мене питаєш...
- То бабушкина, на память, - неохотно пояснил Сергей, досадуя на столь неуместную деталь интерьера. В самом деле, имея на полке шкафа икону, как-то неудобно задавать вопрос о существовании Всевышнего.
- Ага, значить, од бабушки, - старик опять пожевал губами, покивал, помялся. - Та воно ж... як тобi сказать лучче? Бог єсть для того, хто Його той... признає. Я за свою вiру даже помер, як же Вiн од мене одвернеться? От Вiн i той... не одвєрнувсь. А якшо ти Його не признаєш, так чого се Вiн буде настаiвать, я тебе питаю? Се вже як ти захочеш, так Бог до тебе i тоє... однесеться.
- Но... - расхрабрившийся Сергей хотел потребовать объяснений, поскольку туманный сбивчивый ответ старика его совершенно не удовлетворил.
- Но я до тебе не для того прийшов, - призрак заморгал, точно готовясь расплакаться. - Я про могилку мою потолковати хтiв, ге? Ти як?..
- Про могилу? - едва старик заговорил на неприятную для него тему, Сергей насторожился. - Да чего про неё толковать-то...
- Як се чого? - не перебирая ногами, старик подплыл поближе к кровати, и юноша инстинктивно отодвинулся от него. - Отож моїм косточкам десь тре' лежать до страшного суда. А як же iнакше? Шо ж ти думав? Без цього менi нiяк не можна, без цього я той... зовсiм пропаду. Еге. Ну i той... якшо люди могилку мою спортили, то хай назад поправлять геть усе!
Сергею показалось, что старик начинает сердиться.
- А я тут при чём? - буркнул юноша, хотя уже смутно подозревал, при чём он во всей этой истории. - Я тут третий лишний. Не я твою могилку трогал, а строители. А я так, студент, комнату снимаю. Здесь дёшево, первый этаж и без ванной. Моё дело сторона.
- Як се не при чому? - старик заискивающе улыбнулся. - Я ж бачив, шо тобi мене стало жаль, як мої косточки iз землi повикидували. Хiба нi? То i виходить, шо тобi не той... не безразлiчно.
Сергей шумно вздохнул. Так и есть! Ежегодные ночные видения не были бредом. Проклятый старик действительно следил за ним, почувствовал подавленный протест его совести.
Но что теперь можно сделать? Ведь три года прошло...
- И где ж тебя раньше носило, дедуля, - вздохнул Сергей, незаметно для себя переходя на "ты". Впрочем, старик нисколько не обиделся.
- Ранше! Та ранше хiба ти так мучився? Якшо б я ранше прийшов, ти б i пальцем не шевєльнув, аби менi помогти. Тобi ж той... созрiти тре' було. Як яблуку. Про тоє i у Пiсанiї сказано, шо на усьо своє времня. Времня розбрасувати камнi, времня iзбирати камнi. Отакої, - старик энергично затряс головой.