– Какую ещё кладовку?
– Мы так силовой отсек называем, – пояснила Варя. – Между собой.
– Вот между собой и называйте, – недовольно сказал Копалов, силясь рассмотреть хоть что-нибудь через крохотное окошечко в бронированной дверце. – Дальше рассказывайте.
– Тело заведующего лабораторией Слепцова нашёл Трофимов, когда утром пришёл на работу, – доложил Захарчук. – Сразу вызвали меня, я проверил, убедился – точно труп. Запер отсек. Понизил температуру. Доложил руководству.
При слове «труп» Варя закрыла лицо ладонями и тихонечко всхлипнула.
– Кто знает о случившемся? – спросил Копалов.
– Знаю я, присутствующие сотрудники лаборатории, директор, – продолжил докладывать Захарчук. – Вы.
– Вот и хорошо, – одобрил Копалов, отлипнув от окошка. – Пока об этом деле никто больше знать не должен.
– То есть как это – «никто»? – удивился Лёха. – Надо же медиков вызвать, причину смерти установить. И вообще, по Закону о доступности информации вы отчёт обязаны будете в открытый доступ выложить.
Копалов подошёл к Лёхе вплотную и с высоты своего роста тихо сказал:
– А вы юноша о соблюдении законности не тревожьтесь, об этом я позабочусь. По долгу службы. И в положенный срок представлю общественности все отчёты о проделанной работе. Скажите лучше, что из лаборатории пропало?
– Да чему там у нас пропадать? – удивился Лёха. – Двум тоннам реголита? Так он на складе.
– А вы проверьте, всё ли на месте, – попросил следователь и спросил у Захарчука, как о само собой разумеющемся: – Выход с предприятия охраной блокирован?
Захарчук замялся и с неловкостью ответил:
– Нет, не блокирован. По причине отсутствия этой самой охраны. У нас только сменные вахтёры, которые даже пропуска не проверяют. Я не раз обращал внимание руководства «Заслона», писал рапорты, но было признано нерентабельным.
– Вот как, – задрал брови Копалов. – Значит, убийца может уже на лунной базе гуляет?
– Какой убийца? – удивился Лёха.
– Товарищ следователь, это же явно несчастный случай, скорее всего, удар электрическим током, – как маленькому объяснил Боцман.
– Вот откуда у нашей прекрасной молодёжи такое благодушие? – спросил Копалов, задумчиво глядя в потолок. – Такое, я бы сказал, мальчишество, граничащее с преступной халатностью.
– Все сотрудники института члены Нового Коминтерна, – как о чём-то неприличном сообщил Захарчук. – Кроме меня, директора и вахтёра Синицына, здесь работает одна молодёжь.
– Ах, молодые люди коммунисты, – с едчайшим сарказмом произнёс Копалов. – Молодые люди строят социализм в возрождённом Советском Союзе. А молодые люди знают, какой уровень секретности был в старом СССР на предприятиях, подобных вашему?
Лёха с Боцманом молчали, а Варя, которая в это время проверяла ящики рабочего стола Слепцова, сказала:
– Пропал рабочий журнал завлаба. Вот в этом ящике всегда лежал, в нижнем. Я иногда в него данные вносила. А сейчас нету.
***
– Он допрашивал меня, понимаете? Допрашивал! – возмущалась Варя. – Как будто я в чём-то могу быть виновата, как будто это я Слепцова убила!
– Тише ты! – шикнул на неё Лёха, звякнув оконным стеклом. – Раскудахталась. Лестницу держи.
– Когда это он тебя допрашивал? Где?– спросил Боцман.
– В коридоре. Пока вы с медиками суетились. Пока тело выносили. Зажал в углу, здоровенный такой, страшный. И выпытывает, выпытывает. Он мне сначала таким милым показался, на актёра старинного похож из комедии про медведей. А теперь я его боюсь.
– Ты всех боишься, – сказал Боцман, принимая от стоящего на лестнице Лёхи лист оконного стекла. – Следователя боишься, Слепцова боялась, Бабаюшку и того боишься.
– Хватит трепаться, – сказал Лёха. – Я полез, а вы тут поглядывайте. Кстати, Бабаюшка в завязке, так что может на обход территории попрётся.
Он исчез в тёмном проёме окна. Боцман аккуратно прислонил стекло к стене, а Варя продолжала держать лестницу, хотя как раз сейчас в этом не было необходимости. В свете ночных фонарей у неё очень красиво блестели глаза, и Боцман невольно залюбовался.
– А Слепцова я вовсе не боялась, – сказала Варя. – Сторонилась, так правильнее сказать. Какой-то он был… высокомерный.
– Это ты напрасно, – строго сказал Боцман. – У него просто из-за травмы были проблемы с эмоциональной сферой. В детстве ещё попал в аварию, чуть не погиб. Головной мозг оказался сильно повреждён, ему вживили имплантат, протез эмоционального восприятия. Но тогда нейрошунты были ещё очень несовершенные, вот он и получился такой… сдержанный.