Сели за стол, начались речи и тосты. Ради торжественного случая открыли бутылку драгоценного старого бренди. Горько было видеть всеобщее разочарование, когда я ограничился чайной ложечкой вина, а летчики, под строгим взглядом Блова, вели себя скорее как дегустаторы, чем как пирующие. Были и другие вина, но не для нас. Я предпочел кофе. В отличие от меня летчики не утруждали себя никакими добровольными ограничениями в пище, и их расправа с лакомствами в какой-то мере возместила мою сдержанность. Жену губернатора очень беспокоил мой плохой аппетит. Как раз передо мной стояла мечта первоклассника: огромный торт, покрытый шоколадной глазурью, от одного вида которого моя печень сжалась. В тот день я еще ничего не ел, однако не мог себе позволить нарушать диету, даже из соображений вежливости или политики. Блов то и дело на африкаанс напоминал мне о времени, да я и без того сидел как на иголках. Более молодые члены экипажа явно чувствовали себя здесь превосходно и не возражали бы против вынужденной задержки; но задерживаться сейчас было бы преступной глупостью, Я получил от наших любезных хозяев максимум информации, которую можно было извлечь в столь краткий срок. Как только позволили правила вежливости, я встал и сказал, что мы, увы, должны расстаться. В изысканных выражениях я поблагодарил губернатора за помощь; действительно, я был ему очень обязан. Я слишком хорошо понимал, что губернатор оказался в несколько необычном положении и сумел отлично с ним справиться. Поэтому я добавил, что никогда не прилетел бы за рыбой, не будь я убежден, что она моя, ибо обнаружена в результате организованных мною поисков. Как бы я ни интересовался целакантами, я не позволил бы себе даже прикоснуться к экземпляру, добытому усилиями другого человека. Что же касается этого целаканта, продолжал я с улыбкой (и попросил переводчика поточнее передать мои слова), то я прибыл бы за ним даже в том случае, если бы его нашли на крыльце резиденции. Потому что это мой целакант.
Учитывая любезность, с которой ко мне здесь отнеслись, я просил капитана Ханта быть моим представителем и уполномочил его предложить вознаграждение в 100 фунтов за следующего целаканта. Первый же экземпляр, добытый во французских водах, которого доставят капитану Ханту, будет передан губернатору, как представителю французской нации.
Мои слова произвели на всех хорошее впечатление.
Мы сердечно попрощались с губернатором и его супругой, выразив надежду на скорую встречу. Я записал все фамилии, должности и звания. Оставалось выполнить еще один долг: я послал телеграммы жене, доктору Малану и председателю Совета научных и промышленных исследований, подтверждая, что действительно пойман целакант.
После этого мы поспешили на летное поле. Ящик? Вот он, в полной сохранности, стоит на грузовике в тени. Скоро он уже перекочевал на «Дакоту». Я приоткрыл крышку и заглянул внутрь, на всякий случай.
Мы пробыли в Паманзи всего три часа, но мне они показались вечностью. Это был один из наиболее критических периодов моей жизни; впрочем, вся история состояла из сплошных кризисов… Честное слово, это было Очень похоже на кошмар, и хотя я продолжал твердить себе: «Это правда, это правда» — мое сознание вело себя наподобие некоего упрямого животного, мысли упорно вращались вокруг страхов и сомнений, которые изводили меня столько долгих дней и ночей.
Я пригласил Ханта в самолет и выплатил ему 200 фунтов в восточноафриканской валюте: 100 фунтов — вознаграждение островитянину, поймавшему рыбу, остальное — в возмещение его собственных расходов. Перед выездом из Дурбана я просил друзей собрать побольше газет, рассказывающих о новом открытии, так как не сомневался, что Ханту будет приятно получить их. Я вручил ему целую пачку, и он принял газеты как сокровище.
Мне думалось, что не только Хант, но и все, кто имел отношение к новой находке, оказались участниками события, о котором они с гордостью (как я надеялся) будут рассказывать всю жизнь.
Глава 14
В облаках
Я взглянул еще раз — ящик на месте. Мы с Хантом вышли, я всех выстроил около самолета и сделал несколько снимков. Прощаемся с провожающими, идем в самолет, дверь закрывается, винты приходят в движение. Я надел спасательный костюм.
Внимательно разглядываю дорожку. Недаром Блов так пристально изучал ее перед взлетом. Короткая, слишком короткая… Слабый ветерок, предвестник северо-западного муссона, дул из-за пригорка, ограждающего летное поле с севера. Разбегаться надо прямо на пригорок, и я не представлял себе, как самолет таких размеров сможет на этом коротком расстоянии набрать нужную скорость. Правда, я не летчик, а Блов превосходный пилот. Я пристегнулся, утешаясь мыслью, что если мы врежемся, долго мучиться не придется. А кончина эффектная, и целаканта я уже посмотрел.