— Сиди-Бу-Саяд — это живопись и поэзия, это одна из красивейших панорам в мире.
Нам показали куббу марабута Сиди-Бу-Саида алр-Баджи, андалусца, прозванного «адмиралом морей», похороненного здесь в XIII в. По его имени и названа деревня.
— Он был основателем религиозного братства, — сказал нам гид. — Поэтому жители Сиди-Бу-Саида всегда славились как ревностные мусульмане.
В подтверждение этих слов одна из юных жительниц Сиди-Бу-Саида попросила ее не фотографировать, скрыв лицо в складках своего широкого белого покрывала. Казалось бы, чему удивляться: Коран ведь запрещает изображать живые существа! Но почему же тогда дома в Сиди-Бу-Саиде, в отличие от глухих стен традиционных кварталов всех мусульманских городов и деревень, имеют окна? И хоть они находятся сравнительно высоко от земли и закрыты решетками, иногда бывают столь велики, что вместе с решеткой напоминают скорее небольшой балкон в испанском стиле, чем окно. Спрятавшись за решетку, мусульманки, оставаясь невидимыми, прекрасно видят всех, кто проходит по улице. Как не вспомнить при этом, что писал о современных потомках андалусцев один аз видных востоковедов Франции: «Они лучше относятся к своим женам, допускают их к решению семейных дел, не вынуждают их, как правило, терпеть присутствие второй жены».
Позднее я узнал, что именно здесь, в Сиди-Бу-Саиде, в свое время разыгрывались ритуальные праздники с красочными шествиями, игрой на бубнах и духовых инструментах, хоровым пением, восхвалением погребенного марабута и театрализованными сценами из местной жизни. По мнению специалистов, из таких празднеств и зародился тунисский национальный театр. Это обстоятельство некоторые знатоки также склонны приписывать особой «утонченности» нравов и высоким запросам поселившихся здесь андалусцев. Нам называли и другие андалусские селения в Тунисе: выстроенный в в XVII в. на берегу реки Меджерды город Меджаз аль-Баб, где есть мост, который «в уменьшенном виде повторяет мост в Кордове», а архитектура — постройки в Алгарви или Эстремадуре, Тебурбу «с планом, мечетью и керамикой в испано-магрибинском стиле», Тес-тур — «единственный андалусский центр, еще полностью сохранивший вид испанской деревни», Громбалию, Сиди Слиман.
В Кайруане, если у вас времени хватило только на посещение мечетей Сиди Окбы и Брадобрея, гид обязательно скажет:
— У нас есть также мечеть Трех дверей, построенная в восемьсот шестьдесят шестом году Мухаммедом Хайруном аль-Маафари, андалусским доктором богословия из Кордовы. Его привлекла слава Кайруана, в то время как в Кордове тогда также подвизались кайруанские теологи.
При взгляде на искусную резьбу по гипсу и сталактитовую лепку бывшего бейского дворца Бардо тунисцы обычно с удовлетворением отмечают: «Да, тут сразу чувствуется андалусская традиция». Услышав по радио красивую тягучую мелодию, в которой одновременно есть и что-то восточное, и европейское, они стараются просветить оказавшегося с ними рядом иностранца: «Андалусская музыка — наша классика. У нас многие ее любят больше всего на свете». Один из французских авторов сказал про минарет Мансуры в Тлемсене: «Он выдерживает сравнение с Пуэрта дель Вино в Гранаде и с Ла Хиральдой в Севилье». Нам же в Тлемсене по выходе из Великой мечети тоже пришлось услышать от Хамуды Ишми:
— Взгляните на ее минарет. Все ее аркатуры, боковые узоры, зубцы на башне и прочий декор — следствие того, что строившие ее Альморавиды были очарованы жизнью в Андалусии и шедеврами искусства Кордовы, а также других арабских городов Андалусии. Археологи и историки европейского искусства установили, что одновременно со строительством Великой мечети в Тлемсене во Франции строились соборы в романском стиле, которые тоже несли на себе печать влияния кордовского искусства.
Во всех этих оценках нет ничего удивительного. И Кордова, и Гранада, и Севилья, и прочие города Андалусии, или, как нередко (и неверно) еще пишут, «мусульманской Испании», считались в VIII–XIII вв. такой же частью Магриба, как Тунис, Алжир и Марокко. Более того, это была лучшая часть Магриба, диктовавшая остальным частям свои законы в области эстетики, музыки, архитектуры, художественного творчества, ремесла, быта и духовной жизни.
От Кайруана до Касабланки и от города Туниса до Танжера в Марокко можно поэтому наблюдать одно и то же: показывая вам мечеть или дворец, орнамент или декоративный узор, изделие ремесленника или особенно виртуозно выполненное произведение искусства, гиды обычно говорят об «андалусском стиле». Особенно часто проводят сравнения в области архитектуры. Детали, приемы, новшества, применявшиеся зодчими Магриба, легко сопоставляются с работой андалусских мастеров при создании Великой мечети Кордовы, минарета Ла Харальды в Севилье, дворцов Альхаферийя в Сарагосе и Альхамбры в Гранаде.
Именно этими произведениями в первую очередь и прославлен на весь мир андалусский стиль.
В нашей (да и в западноевропейской) литературе этот стиль чаще всего именуется «мавританским» или «арабо-испанским». Это не вполне точно. Слово «мавр» происходит от латинского «маурус», восходящего к финикийско-карфагенскому названию древнего бербера — «махур». Римляне и вестготы называли маврами берберов и вообще жителей севера Африки. Затем это название было распространено и на арабов после их прихода в Магриб, а особенно после завоевания ими в 711–714 гг. Пиренейского полуострова (за исключением его северо-западного угла). Свои владения на полуострове арабы называли страной аль-Андалус, то есть Андалусией. Это название, по мнению многих ученых, происходит от искаженного «вандалус», латинского названия вандалов, вторгавшихся в Магриб именно с Пиренейского полуострова, с тех пор ставшего для магрибинцев (говоривших тогда на народной латыни) «страной вандалов». Так или иначе, название «Андалусия» закрепилось. До наших дней его сохранила южная часть Испании, на территории которой дольше всего держалась арабо-мавританская государственность. Но в ее создании, как и в создании хозяйства и культуры Андалусии, участвовали и те, кого никак нельзя отнести к маврам. Поэтому лучше всего, как это и принято сегодня в Магрибе (в отличие от Европы), все, относящееся к арабской Андалусии, называть не мавританским, а андалусским.
В самом деле, арабы, господствовавшие в Андалусии, представляли собой лишь тонкий верхний слой населения. Они прибыли сюда в основном двумя волнами — в 712 и 741 гг.[2]. Их общая численность вместе с берберами (которых, по общему мнению, было больше) не превысила 50 тыс. человек на примерно 6 млн. (а по другим данным, даже 7 —10 млн.) местных жителей, потомков иберов, кельтов, римлян, вестготов и др. Однако сравнительно быстрый переход части коренного населения в ислам, смешанные браки и фактическое слияние с завоевателями части местной знати сделали свое дело. Новообращенные «мусалимы» (принявшие ислам автохтоны), как и их потомки «муваллады» {«урожденные» мусульмане), постепенно составили большинство жителей аль-Андалуса. Фактически возникла новая народность, отличавшаяся и от арабов, и от берберов, и от вестготов, и от романизированных иберов. Кроме того, в Андалусии постоянно проживали и христиане, сохранившие романский язык (на нем говорили даже при дворе халифов в Кордове). Значительная их часть, оставаясь католиками, полностью усвоила арабский язык и культуру. Эти мосарабы (от арабского «мустаараб» — «арабизированный») в дальнейшем явились главными посредниками между арабской и испанской культурой, способствовавшими, в частности, заимствованию испанским языком более 4 тыс. арабских слов.
Численность андалусских мавров непрерывно увеличивалась за счет представителей немусульманских меньшинств аль-Андалуса, принимавших ислам, но главным образом за счет пленников-христиан, захваченных в бесчисленных войнах на Пиренейском полуострове и в Средиземноморье, а также приобретенных путем работорговли. Приняв ислам, они обретали свободу. Особенно много среди таких вольноотпущенников было «сакалиба» («славян»). В дальнейшем, смешавшись с прочими андалусцамм, сакалиба разделили их судьбу.
2
Первые завоеватели-мусульмане, ступившие на полуостров в 71.1 г., включая их предводителя Тарика, именем которого назван Гибралтар, по-арабски Джебель ат-Тарик (Гора Тарика), были в основном берберами.