— Это медресе, — сказал нам знакомый марокканец, — апогей меринидского искусства, в котором больше всего заметен вклад андалусцев. Взгляните, здесь даже пространство, свет и тень — такой же материал для архитектора, как мрамор и кедр.
Действительно, центр дворика с круглой чашей фонтана ярко залит солнцем, а галереи под навесами полутемны и прохладны. Колонны, которыми кое-где оканчиваются как бы спускающиеся сверху пилястры, имеют затейливо витые многообразные капители. Через дверь с бронзовой насечкой можно пройти в молитвенный зал, где та же игра света и тени, сочетание геометрических и растительных узоров, сталактитовая лепка кедрового потолка, ячеистые своды аркад.
В Фесе есть и другие медресе, столь же известные, как, например, Бу-Инанийя, подробно описанное в литературе и также являющееся блестящей иллюстрацией достижений андалусцев на земле Марокко, и другие здания в этом же роде: Ас-Сахридж, Ас-Сабаыйин, Мисбахийя. Подобные традиции, приемы и особенности андалусского зодчества можно наблюдать и в остальных городах Марокко, о чем речь будет впереди. Но Фес все же остается неповторимым среди городов Дальнего (да и прочего) Магриба по своему особому «андалусскому духу», по способности передать очарование андалусских традиций.
Художественные достоинства и эстетическая ценность памятников Феса определяются прежде всего тем, что сюда переселились в основном жители Гранады, более всех других андалусцев искушенные и сведущие в искусствах, ремеслах и торговле, привыкшие к изощренной красоте Альхамбры и гармонии ландшафта, архитектуры, развитого хозяйства и изысканных развлечений. Именно поэтому Фес — буквально кладезь богатого наследия андалусской цивилизации. Арабо-андалусское градостроительство, садоводство, техника различных ремесел, искусство, музыка и в первую очередь литература всегда, в том числе до XV в., оказывали огромное влияние на формирование культуры Марокко. Это положение сохранилось и после поглощения страны аль-Андалус испанской реконкистой и переселения мавров в страны Магриба. Наибольшее их число осело в Марокко, прежде всего в Фесе и Рабате, где они составили значительную прослойку местных архитекторов, ремесленников, коммерсантов, военных, художников, музыкантов, поэтов. Сходное положение наблюдалось в Тлемсене, принявшем множество беглецов из Кордовы, и Тунисе, куда переселились главным образом мусульмане Севильи и Мурсии.
Все сказанное объясняет особое положение культурного наследия аль-Андалуса в жизни Магриба. Более того, можно даже говорить о бережном сохранении во всех страна, х Магриба своего рода «духовной Андалусии».
До си, х пор многие магрибинские семьи гордятся своим андалусским происхождением. Некоторые фамилии непосредственно указывают на это происхождение: Шбила («севильский»), аль-Гирнати («гранадец»), аль-Куртубн («из Кордовы»), аль-Калаи — от слова «калаа» («замок», «крепость»), с которого начинались названия многих городов Андалусии, сохранившиеся и сейчас: например, родной город Сервантеса называется Алькала де Эпарес. Типично для андалусских фамилий и окончание «-ун»: Абдун, Зайдуп, Лефгун, Саадун, Сахнун, Халдун. По-арабски «-ун» обозначает множественное число. Поэтому указанные фамилии звучат примерно как русские Крученых, Косых, Ильиных, Седых и т. п. Но нельзя исключить, что это — влияние сохранявшегося у христиан Андалусии романского языка. Некоторые андалусские фамилии (например, Бен Лакун — «сын Леона») прямо скопированы с романских имен.
Немало представителей старинных андалусских родов — светлоглазых шатенов, скорее похожих на европейцев, чем на людей Востока (как, кстати, и многие берберы). Объясняется это тем, что за восемь веков существования страны аль-Андалус ее жители действительно стали скорее европейцами, чем арабами, будучи в гораздо большей мере потомками иберов, римлян, германцев, славян и прочих обитателей Европы, особенно средиземноморской. Я всегда вспоминал об этом, глядя в небесно-голубые глаза (и одновременно слушая арабскую речь) марокканского профессора или алжирского дипломата, торговца из Танжера или историка из Туниса. Для них принадлежность к андалусским семьям — не про. сто воспоминание или украшение генеалогии. Она для них — свидетельство их причастности к культурной элите Магриба, к созиданию всего самого красивого и совершенного на магрибинской земле. Они привыкли считать себя своего рода солью этой земли.
В этом убеждаешься, разглядывая какое-либо искусное произведение ювелира, чеканщика или мастера керамики в Кайруане или Танжере, осматривая старинные дворцы и мечети Туниса и Тлемсена, читая стихи прославленных андалусских поэтов, а особенно слушая, как их декламируют наизусть магрибинцы. О силе андалусской поэзии свидетельствует и то влияние, какое она в свое время оказала на романскую поэзию Галисии, Каталонии, Прованса, Италии. Более того, андалусская поэзия фактически не умерла до настоящего времени, ибо на уже исчезнувшем диалекте андалусских арабов до сих пор сочиняются романсы. Этого требуют традиция и строгие каноны андалусской музыки. Они особое развитие получили в Тлемсене, где их сумели сохранить в наибольшей чистоте потомки эмигрантов из Кордовы. Андалусская музыка исполняется особым составом оркестра со строго определенным наборов инструментов, в число которых входит уд (род скрипки с пятью струнами), изобретенный главным законодателем андалусской музыки Али Бен Нафи Зириабом, одновременно композитором, поэтом, певцом и учителем IX в. Зириаб канонизировал нубу — пятичастную форму андалусской музыки, основанную на чередовании пения и оркестровых пьес. Классическими считаются 24 кубы, сочиненные Зириабом и его последователями. До наших дней дошли только 12 нуб, исполняемых и сегодня по строго определенному ритуалу.
Самое примечательное во всем этом — не только тщательное сохранение в Магрибе наших дней наследия андалусской цивилизации, но и ощущение магрибинцами этого наследия как продолжающего жить, как неотъемлемой части их культуры сегодня. Разговаривая с магрибинцем, особенно если он живет в Сиди-Бу-Саиде, Тлемсене или Фесе, вы чувствуете, что вашему собеседнику совсем не нужно «настраивать» себя на какое-либо особое «музейное» уважение к андалусским реликвиям. Для него все андалусское — живая реальность, начиная с архитектуры и ремесел и кончая потомками андалусцев, многочисленными среди деятелей культуры Магриба.
История — память народа. И чем органичнее и тверже эта память, тем больше достоинства у народа, тем больше у него уважения не только к своему прошлому, но и к настоящему. Это чувствуешь, знакомясь с любым проявлением внимания магрибинцев к андалусскому наследию. Стоит взглянуть, например, на массивные ворота Андалусцев в Рабате или на ажурную резьбу по дереву ворот мечети Андалусцев в Фесе, чтобы лишний раз вспомнить об этом.
Андалусское искусство всегда можно узнать и отличить, скажем, от берберского или искусства восточных арабов. Это не значит, что между ними нет сходства, общих приемов, мотивов, сюжетов. Оно есть хотя бы потому, что творчество андалусских мастеров по своему характеру синкретично, обобщающе, готово воспринять и скупой геометрический узор берберского ковродела, и затейливую арабеску или навеянный иранским влиянием орнамент художника из Сирии или Месопотамии. Но главное в любом произведении андалусского искусства, относится ли оно к зодчеству, росписи, лепке, декоративной технике или к другим видам творчества, заключено в утонченности, даже асимметричной прихотливости и в то же время предельной насыщенности образами, использовании всех средств воздействия на человеческое восприятие, неповторимых красок, линий, форм, освещения и цветовой гаммы.