Некоторые из слушателей фактически не задавали вопросов, а излагали свою точку зрения, иногда не соглашаясь с докладчиком. В частности, высказывались мнения о том, что крестьянство ныне в Азии и Африке — вовсе уже не класс феодального общества, но и оно вовсе не автоматически революционно в аилу своей бедности, как считал известный алжирский теоретик революционной борьбы Фанон. Другие говорили о потенциальной революционности крестьянства, которую «можно и надо разбудить». Один из наиболее молодых участников дискуссии сказал:
— Не считаете ли вы, что все упирается в классовую природу и форму государственной власти?
Ему возразили, что все упирается в источники накопления и что преодоление экономической отсталости связано с жертвами для всех, с необходимостью самоограничения и дисциплины. Некоторые из выступавших выражали недовольство термином «революционная демократия» и требовали «преодоления предрассудков правящих слоев в отношении подлинно научного социализма». Говорили также о необходимости сотрудничества государств Азии и Африки со странами социализма. При этом кое-кто сомневался:
— А не повлияют ли на характер и масштабы этого сотрудничества трудности, переживаемые экономикой некоторых социалистических стран?
Разумеется, фундаментально решить все из названных вопросов на дискуссии в ИНПЭД не представлялось возможным. Однако важен был сам характер задаваемых вопросов, сам интерес к ним и страстность, с которой они обсуждались. Как и при встрече три года назад с функционерами студенческой культурной комиссии Константины, я почувствовал в Бумердссе динамизм и революционный подход к делу творческой молодежи Алжира. Только теперь носителями этих качеств были уже не студенты, малоопытные и еще не вкусившие по-настоящему жизни, а молодые созидатели нового облика своей родины, образованные, квалифицированные, знающие дело и в большинстве случаев уже потрудившиеся немало лет в различных концах Алжира. Я опять убедился, что алжирцы, даже примерно одного возраста, одной социальной среды и профессии, могут быть очень разными и непохожими друг на друга.
Через несколько лет мне снова пришлось побывать в Бумердесе и убедиться в смелости и зрелости суждений, ответственности подхода молодых алжирцев и к проблемам своей страны, и к вопросам сотрудничества с СССР. На этот раз это были студенты Института нефти, газа и химии, многие из которых к тому времени прошли серьезное испытание, участвуя в составе добровольческих бригад в проведении аграрной революции. Поэтому при всей свойственной их возрасту пылкости они были сдержанны, я бы сказал, не по-юношески мудры в выводах и оценках, ибо на собственном опыте познали сложность трудной борьбы за осуществление целей революции.
Оранские впечатления
Мы решили воспользоваться советом М.-Ш. Мессадии и не ограничиваться знакомством лишь со столицей. Поездка в Оран, занимающая примерно 6 часов на автомашинах «мерседес», без усилия идущих по великолепным алжирским шоссе со скоростью 100 километров в час, летом 1976 г. была особенно интересна. Всюду наблюдалось оживление, похожее на предпраздничную суету и связанное с предстоявшим 27 июня всенародным голосованием по утверждению Национальной хартии. Все селения и города, которые мы проезжали, были украшены национальными флагами и транспарантами с лозунгами: «Да здравствует Национальная хартия! Да здравствует партия ФИО! Да здравствует социалистическая революция!» Все лозунги, как и три года назад, — только на арабском языке.
Дорога на Оран очень красива. Кругом поля и холмы, зелень и золото на фоне яркой синевы неба, виноградники, плантации цитрусовых, оливковые рощи, аккуратные белые и кремовые кубики домов расположенных вдали поселков, утопающих в садах. Проезжаем типичный колонистский поселок Буфарик, затем славящееся своим минеральным источником местечко Музайя, постепенно освобождающийся от тумана Эль-Аффрун, невысокий горный перевал близ Милланы — одного из центров цветущей и плодородной области Митиджа, город Аль-Аснам (бывший Орлеанвиль) — центр одноименной вилайи (провинции) и одновременно плодородной долины Шелифа, самой крупной реки западного Алжира. Местами дорога превращается в прямую, как стрела, аллею высоких эвкалиптов, а на горизонте то приближаются к шоссе, то отдаляются от него горы невысокого массива Уарсенис.
Оран, наиболее европейский из всех алжирских городов (® свое время испанцы владели им почти 300 лет), мы проехали не останавливаясь, так же как и расположенный в нескольких километрах за ним военный порт Мерс аль-Кебир (когда-то здесь была воен-но-морская база Франции, которая хотела надолго сохранить ее за собой и после независимости Алжира). Шоссе лепится по краю отвесной скалы, и иногда кажется, что невозможно разъехаться не только со встречным автомобилем, но даже с мотоциклистом или велосипедистом, которых здесь очень много. Когда мы наконец выезжаем на ровную дорогу, один из указателей показывает путь к морю на Айн ат-Тюрк. Само название этого пункта (Глаз турка) указывает на то, что здесь когда-то был турецкий военный пост, наблюдавший за близкой границей с Марокко. Но мы едем дальше, в курортное местечко Аль-Андалусат с роскошным пляжем и отелом. По преданию, здесь когда-то были вырезаны (только неизвестно кем и почему) бежавшие из Испании андалусские изгнанники.
Через несколько часов я оказываюсь снова в Оране, в одной из небольших аудиторий местного университета, где собралось человек сорок — пятьдесят, почти столько же, сколько было в Бумердесе. Это студенты и студентки, смуглые, черноволосые и черноглазые. Именно этот ярко выраженный арабский тип преобладает на западе Алжира. Местные жители — в основном потомки бедуинов, хлынувших в Магриб в XI в. и обосновавшихся именно здесь, на равнинах, вдали от непривычных им гор на востоке и в центре страны. Однако пс исторические ассоциации занимают меня в этой аудитории, на редкость доброжелательной и дружественно настроенной.
— Здесь студенты разных факультетов, — говорит мне организатор лекции, энергичный и стремительный Сид Ахмед Сахла, вице-президент культурной комиссии Оранского университета. — Преобладают медики, математики, социологи, юристы и филологи. Главное, все они живо интересуются проблемами, которые вы собираетесь затронуть.
Лекция-дискуссия шла примерно по той же схеме, что и в Бумердесе, с тем лишь отличием, что присутствующие были на пять — десять лет моложе, вопросы задавали еще более острые и отстаивали свое мнение еще более пламенно.
— Что вы можете сказать о теории некапиталистического развития? — спросил меня кудрявый паренек, судя по всему — самый начитанный и поднаторевший в спорах. Выслушав ответ, он продолжал наседать:
— А почему сам этот термин содержит отрицание? Не проще ли сказать, что это социалистическое развитие, которое в разных условиях может быть разным.
— Надо прежде всего выяснить, когда в этом развитии появляются элементы социализма, — отозвалась сидевшая рядом с пареньком девушка.
— А нельзя ли начать с анализа структуры власти, армии и правящей' партии? — спросил расположившийся отдельно от других длинноволосый юный бородач явно анархистского вида.
— Но как же это можно делать, пока не узнаешь, какие социальные силы определяют социалистический выбор в данной стране и каков состав рабочего класса в ней, — возразил ему кудрявый.
Разумеется, не все из студентов столь легко ориентировались в социологии и политике. Ведь из них гуманитарными науками занимались лишь немногие. Поэтому наряду с действительно интересными вопросами (па-пример, о необходимости судить о революционной демократии по ее практическому опыту, о значении агропреобразований в социалистической ориентации развития той или иной страны) были и такие, которые свидетельствовали либо о незнании азов, либо о влиянии западной пропаганды: «А был ли рабочий класс у власти в СССР? Какова разница между экономической помощью СССР и бывших колониальных держав странам Азии и Африки? Правда ли, что рабочий класс развитых стран выигрывает кое-что от эксплуатации трудящихся афро-азиатского мира?» К сожалению, подобные вопросы (хотя некоторые из них предварялись формулой: «Скажите, верно ли утверждают западные авторы, что…») порождаются не только чтением буржуазной литературы. Не меньшее влияние в 70-е годы на молодежь развивающихся стран приобрела и леворадикальная литература, проповедующая различные троцкистские, левацко-экстремистские и особенно изощренные «неомарксистские» теории, ничего общего с марксизмом не имеющие. Мне пришлось не раз в этом убедиться, общаясь с молодыми магрибинцами.