Однако в целом участники дискуссии были подготовлены неплохо, к буржуазным и сходным с ними взглядам относились критически, а к идеям социализма и авторитету СССР — с большой любовью и уважением. Преобладали серьезные вопросы, например: «Какую роль может сыграть национализация источников сырья в установлении твердых цен на него? Какова роль госкапитализма в переходе к социализму? Применимы ли в Алжире формы контроля над частным сектором, имевшие место в СССР в период нэпа? Что можно сказать о роли средних слоев в современном революционном процессе в Азми и Африке? Когда возникает и исчезает «конторский» пролетариат?»
Я возвращался из университета в очень хорошем настроении. Дело в том, что во время беседы в отеле «Аль-Аидалусат» заместитель национального комиссариата партии ФИО в Оране Салах Лакуас, узнав о теме предстоявшей лекции, разразился длинным монологом, в котором, прямо не упоминая марксизм, фактически нападал на его приверженцев, заявляя, что «в Алжире нет места импортным идеологиям», что здесь «не потерпят претенциозных поучений извне, оскорбляющих ислам», что в Алжире «строится подлинный социализм», а всякие разговоры о «переходном характере общества» имеют целью якобы лишь «бросить тень на алжирскую революцию». Явно намекая на алжирских коммунистов, он принялся за тех, «кто не сражался, а только давал советы истинным борцам, сам находясь в безопасности за рубежом». Несправедливость этого обвинения, впрочем весьма распространенного среди правых националистов Алжира, усугублялась еще и тем, что сам Лакуас, молодой человек не старше 30 лет, по возрасту не мог участвовать в революционной войне и тем более судить о том, кто сражался, а кто — нет.
Слушая Лакуаса, я невольно вспомнил, что не раз встречался в Алжире с теми, кто выступал против «импортных идеологий». Многие из них были вполне искренни, полагая, что для их родины «равноудаленность и от Востока, и от Запада» — наилучшая позиция. Однако используются (да и внушаются) такие настроения определенными консервативными силами. Ведь в Алжире свободно продается буржуазная пресса стран Запада, антикоммунистическая литература. В кинотеатрах и на телеэкранах нередко идут низкопробные западные фильмы. В подобных условиях правда о нашей стране, об идеях научного социализма нелегко доходит даже до дружественно настроенного к нам народа, несмотря на его большой интерес к жизни СССР и других социалистических стран. И все же она доходит!
Дискуссия и университете убедила меня в том, что далеко не все в Оране разделяют взгляды Лакуаса. Более того, студенческая молодежь Орана думает явно по другому. И не только молодежь. Нам, в частности, довелось разговаривать с ветераном революционной войны Бельахсеном Бухаджаром, занимавшим пост ответственного за массовые организации в национальном комиссариате ФНО Орана. Он долго был узником колониалистских застенков, а еще дольше сражался в горах под Аль-Астамом.
— Одеваться приходилось, — рассказывал он, — в крестьянские рубахи-гандуры, чтобы французская авиация при воздушной разведке принимала нас за пастухов-горцев. Однажды, обманув таким образом пилота военного вертолета, мы сбили его.
Бухаджар был несколько раз ранен. И вот этот заслуженный борец (кстати, в присутствии Лакуаса и других своих коллег) сказал нам:
— Мы всегда помним о тех, кто нам помогал, кто нам сочувствовал и был за пас, кто нам поставлял оружие и принимал у себя приезжавших на лечение наших раненых бойцов.
Это было сказано о нашей стране и встречено всеобщим одобрением.
— Вот это слова старого партизана, — одобрил Бухаджара национальный комиссар ФНО в Оране Абд аль-Кадир Иссаад.
Встреча проходила в ресторане. За одним столом собрались Иссаад, Лакуас, Бухаджар, еще два-три функционера местного комиссариата ФНО, региональный директор отделения государственной нефтяной компании Хадж Буамама, Бен Айяд и наша делегация, которую возглавлял министр социального обеспечения Азербайджанской ССР М. Я. Казнев. Я смотрел на наших хозяев — и думал, какие они разные. Иссаад — невысокий, худощавый, очень молодой, скорее похожий на студента, но сдержанный, немногословный, неулыбчивый. Лакуас — импозантный, изящный, самоуверенный, картинно красивый: точеное смуглое лицо, орлиный нос, большие матово-черные глаза, ореол смоляной шевелюры вокруг широкого лба. Я вдруг вспомнил, что в Испании, в провинции Валенсия, есть местечко Алакуас. Очевидно, его название — от старинного произношения слова «агуас» («источники»), к тому же еще и арабизированного, то есть снабженного арабским артиклем «аль». Короче, фамилия Лакуас явно андалусского происхождения. Да и вид у ее носителя самый что ни на есть мавританский! Он, возможно, хорош был бы, изображая «типичного мавра» среди театральных декораций.
И хотя в этот же день во дворце спорта Орана я слышал, как Лакуас открывал концерт нашего ансамбля, прославляя при этом Национальную хартию и «социалистическую революцию», его утренний монолог забыть трудно. Невольно думалось о том, что мавры и их потомки, основавшие Оран еще в X в., — это не только интеллигенты и ремесленники, но прежде всего буржуазия, ловкая и искушенная. Может быть, Лакуас не из ее среды. Но его настроения? Сейчас он любезен, шутит: «Мы ведь мусульмане, нам в ресторане и выпить нельзя». А сам прихлебывает вино из полного стакана, настороженно прислушиваясь к нашему разговору.
Бухаджар из всех местных лидеров наименее заметен: небрежно одетый, отяжелевший, с редкими рыжеватыми волосами с проседью, с прямым взглядом и руками труженика, с простыми манерами и скромностью человека из, народа, привыкшего держаться в теин. Он быстро находит общий язык с Бен Айядом и Буамамой, которые тоже были подпольщиками, потом офицерами Армии освобождения, неоднократно раненым и в боях. Заметив за соседним столиком трех французов (здесь их встречаешь чаще, чем в столице), Бухаджар громко произносит по-французски:
— Наш народ долго сражался против одной из сильнейших наций в мире, которая в свое время покорила почти всю Европу. Никто не думал, что мы ее сможем победить в военном отношении. Но мы ее вынудили экономически и политически уступить нам.
После этих слов французы встают и уходят. Иссаад смотрит на Бухаджара с укором. А мне его озорство почему-то нравится.
Он вспоминает о боях, в которых участвовал, потом начинает читать наизусть стихи известного в арабском мире «эмира поэтов» Ахмеда Шауки. Написанные на классическом языке, они обычно известны лишь тем алжирцам, которые получили образование в Египте или других странах Арабского Востока.
— Вы учились в арабской школе? — спрашиваю его.
— Нет, я нигде не учился. Моей школой были тюрьмы и партизанские будни.
Встречу с ним и дискуссию в университете можно считать самыми яркими из моих Оранских впечатлений 1976 г.
У активистов Беджайи
Помимо Орана наша делегация выезжала в Беджайю. Сначала мы ехали к ней уже знакомой мне дорогой на Бумердес, затем миновали ряд горных ущелий и лесистых холмов Кабилии, проехали города Лакдарию, Буиру, украшенные лозунгами в честь Национальной хартии (накануне она была одобрена всенародным голосованием), социализма и «социалистического управления трудящихся». В Лакдарии в качестве лозунга использована даже цитата из Национальной хартии: «Профсоюзы — школа социализма». Среди холмов, фруктовых садов и плантаций мандаринов иногда вдруг мелькали поля пшеницы, крайне редкие в этих краях.