Попутно Гентари непрерывно говорит о проблемах университета (очевидно, он, как его проректор, занимался именно ими, то есть поисками помещений, материального обеспечения, снабжения литературой и т. н.). В музее есть кое-какие любопытные произведения народного искусства, прежде всего изделия гончаров и чеканщиков. Разочаровывает, пожалуй, библиотека. Ее книжный фонд довольно беден, а газетные подшивки сохранились лишь за последние десятилетия. Профессиональному историку работать здесь нельзя. Но в библиотеке много студентов и вообще старательно занимающейся молодежи. Гентари, однако, ходил по залам как хозяин, громко разговаривая и не обращая внимания на табличку: «Библиотека работает, просим не шуметь».
История и историки страны
Мне не хотелось бы, вспоминая свое пребывание в Алжире в разные годы и в разных городах, дробить одну из наиболее интересных для меня тем — об истории страны и людях, ее изучающих. Поэтому рассказ о Гентари я продолжу как об историке, ибо в этом качестве он представлял не меньший интерес, нежели в роли политика, администратора и общественного деятеля. Этот неприметный с виду невысокий шатен, курносый и сероглазый, иногда мимоходом и как бы случайно высказывал много любопытных суждений и об истории, и об историках Алжира. Но Гентари — несколько своеобразная фигура среди алжирских историков, так как он — прежде всего бывший муджахид, продолжавший активно заниматься политико-управленческой деятельностью. Кроме того, он — представитель периферии. А каково положение в центре? Чтобы ответить на этот вопрос, надо вернуться к визиту в столичный университет и встрече с его профессорами.
Первое знакомство с одним из ведущих историков Алжира несколько меня разочаровало. Пришлось спуститься в тесноватый полуподвал, где среди шкафов, полок и не очень тщательно связанных в кипы книг, газет и рукописей едва умещались столы трех-четырех сотрудников учреждения, именовавшегося, как гласила надпись на двери, сделанная от руки, Институтом источниковедения и библиографии при Алжирском университете. Приветствовавший нас директор института профессор Махфуд Каддаш несколько удивился, что его посетили советские арабисты, да еще интересующиеся новейшей историей Алжира.
— Интересно, какими же источниками вы пользуетесь? — почти сразу же спросил он.
Выслушав ответ, он удивился:
— Вы, оказывается, работаете по тем же материалам, что и мы.
А узнав, что и по конкретным вопросам мы (Н. Н. Дьяков и я) согласны скорее с ним, чем с ведущим специалистом Франции по новой и новейшей истории Алжира Ш.-Р. Ажероном, Каддаш даже повеселел. Он даже улыбнулся, что, как мы убедились позже, было редкостью для этого серьезного, суховатого человека лет шестидесяти, которому хищный нос и большие очки придавали еще более замкнутый, недоступный вид.
Проявив явный интерес к тому, чем заняты советские историки Алжира, Каддаш предложил сотрудничество на основе обмена не только опубликованными монографиями и оттисками статей, но и копиями диссертаций и даже дипломных работ.
— Пусть они будут на русском языке, — сказал он. — Сейчас у нас в университете есть алжирцы, знающие русский язык, есть и преподаватели из СССР. Так что за переводом, рецензированием или аннотированием дело не станет. Нам интересно все, что о нас пишут на всех языках.
На вопрос, чем же интересны для него могут быть копии дипломных работ, он называет ряд дипломных сочинений выпускников алжирских университетов, в которых впервые были обобщены и проанализированы многие материалы, касающиеся важных и еще не исследованных этапов национально-освободительного движения. Сам Каддаш занимается именно историей национального движения в Алжире XX в.
Один из ветеранов и основателей движения скаутов-мусульман Алжира, потом публицист, сотрудничавший в 50-е годы в прогрессивных журналах «Консьянс Альжерьенн» и «Консьянс Магребин», Каддаш первым среди алжирских историков серьезно проанализировал прессу, листовки, брошюры и другие документы национальных политических партий Алжира колониального периода. Его диссертация «Политическая жизнь города Алжира в 1919–1939 гг.» пока что наиболее значительное исследование общественно-политической эволюции и европейской колонии, и антиколониального движения в Алжире межвоенного времени. Его перу принадлежит немало статей, прежде всего в журнале Алжирского исторического общества «Ревю д’истуар э де смиилизасьон дю Магреб», редакцию которого Каддаш долго возглавлял. Этот журнал публиковал материалы и на французском, и на арабском языке. Характерно, что Каддаш, принадлежащий к старшему, преимущественно франкоязычному, поколению алжирской интеллигенции, писавший диссертацию под руководством известного французского историка Ксавье Яконо и защитивший ее в университете Тулузы, ныне почти все свои статьи печатает на арабском языке.
Алжирское историческое общество, как и его журнал, вначале размещалось в здании Национальной библиотеки на улице Франца Фанона. Директор библиотеки Махмуд Буайяд, также видный алжирский историк, принял нас в своем кабинете, наполовину превращенном в выставку последних публикаций алжирских историков. К их числу относится серия «Заметки и документы». Она начата пять лет назад книгой самого Буайяда «История на ленте магнитофона», в которой излагается общее состояние источников по истории Алжира, характеризуется их местонахождение, ценности и степень изученности, а также подробно описывается эксперимент библиотеки по сбору, записи на магнитофон и изданию на арабском и французском языках свидетельств ветеранов национального движения Алжира первых десятилетий нашего века. Запись и обработку свидетельств Буайяд осуществлял вместе с исследователем, сотрудником библиотеки Мухаммедом Генанешем, ветераном освободительной борьбы, воспоминания которого нередко цитируются алжирскими историками.
— А вот одна из последних публикаций серии, — говорит Буайяд, протягивая мне книгу о монетах эмира Абд аль-Кадира. — Ее написал Мунир Бушнаки, мой земляк, как и я — уроженец Тлемсена.
Разговор заходит о том, что вообще многие видные деятели алжирской культуры родом из Тлемсена. Сама атмосфера этого города — красивые пейзажи, памятники старины, традиции искусного ремесла, музыки и поэзии андалусских мавров в сочетании с предприимчивостью и энергией берберов-горцев и, позднее, турецких пришельцев — как бы отвела Тлемсену роль одного из главных оплотов самобытной культуры алжирской нации.
Буайяд — участник многих международных симпозиумов, лично знаком почти со всеми крупными востоковедами Франции и некоторых других стран. О встречах с ними он рассказывает живо, образно, с юмором.
Он не согласен со мной относительно некоторой предвзятости, наблюдающейся в работах Ш.-Р. Ажерона:
— Ажерон мой друг. Я его очень уважаю за глубокое знание истории Алжира, объективность и талант историка.
О недавно умершем лидере всей западной магрибистики Роже Ле Турно он сказал:
— Это был, безусловно, колониалист по убеждениям, но умный и эрудированный. Он был моим профессором в Алжирском университете и отличным профессором. Когда в годы революционной войны меня хотели арестовать, он спас мне жизнь, спрятав у себя. Он был верующим католиком, пытавшимся совместить колониализм с добрыми делами, облегчающими совесть. Ёсли бы он не вмешивался в политику и оставался только ученым, оценка его деятельности могла бы быть превосходной.
После этого рассказа мне стало ясно, что посвящение в упоминавшейся выше книге Буайяда — не просто дань традиции. Оно гласит: «Памяти всех бойцов Армии национального освобождения, всех членов подпольной организации Фронта национального освобождения, всех фидаев и мусабилей (подпольщиков), которые писали историю своей кровью». И хотя война за освобождение кончилась 17 лет назад, она живо чувствуется и ощущается здесь каждым, пережившим ее.
Неоднократно убедившись в этом, по-другому воспринимаешь и казавшиеся мне не совсем скромными слова Гентари:
— Лишь истинные муджахиды могут изучать революцию. Например, я жил здесь все эти годы, участвовал в войне, собрал множество документов. Для меня нет трудностей в исследовании этого периода.