Очень просторно за высокими стенами королевской резиденции, куда мы въезжаем с авеню Мулая Хасана. Мелькают справа и слева помещения для охраны, прислуги, хозяйственные постройки, лавки, лотки, вокруг которых толпится народ и идет бойкая торговля. Здесь как бы особый «город внутри города» со своей жизнью и бытом. Королевские гвардейцы живут тут с семьями, как допетровские стрельцы. Среди них немало потомков чернокожих абидов (бывших рабов), которыми султаны любили пополнять свою личную охрану. Поэтому здесь чаще, чем в других местах Рабата, увидишь негритянские или полунегритянские лица. Впрочем, они почти не видны, так как все женщины из семей гвардейцев ладо тщательно закрывают. Король — не только светский, но и духовный повелитель Марокко. Поэтому его личные слуги все предписания ислама выполняют особенно строго. Это бросается в глаза, так как вне стен резиденции мусульманки с закрытыми лицами или просто в национальной одежде встречаются гораздо реже.
Проезжаем совершенно новую на вид мечеть.
— Ее реставрируют и постоянно держат в парадной форме, — говорит гид. — А выстроена она, как и вся резиденция, в тысяча семьсот пятьдесят седьмом году. Именно в эту мечеть по праздникам его величество едет из дворца на белом коне.
Для этого король пересекает огромную, в квадратный километр, площадь перед дворцом. Площадь (а по ней и вся резиденция) называется Мешвар, то есть «место совета, совещания». Название восходит к тем временам, когда власть марокканских султанов зависела от согласия правителей главных областей страны и вождей племени признать ее. Они и сейчас еще собираются сюда по большим праздникам и по традиции криками выражают свое «согласие», в каковом король давно уже не нуждается. Но традиция живет. Она, как и многие другие традиции в этой стране, гораздо надежнее поддерживает королевскую власть, чем парламент и иные атрибуты конституционной монархии.
Сам дворец короля — длинное желто-оранжевое двухэтажное здание с ярко-зеленой черепичной крышей и стрельчатыми башенками. В нем три входа: главный, служебный и отдельный вход в мавзолей Хасана I, предка и тезки нынешнего короля. Главный вход охраняют два гвардейца в белой форме, вход в мавзолей — два армейских солдата в серой форме, а служебный вход контролирует смешанная охрана. Мы останавливаемся метрах в 25–30 от них, около старинных пушек, которые ныне — не более чем музейные экспонаты. Отсюда-разрешается фотографировать дворец и себя на его фоне. Но ближе подходить нам не советуют. Поэтому мы покидаем Мешвар и направляемся в примыкающую к нему наиболее обширную часть центра города — Резиданс, в которой раньше размещались ведомства «генеральной резиденции», т. е. администрации французского протектората. Теперь здесь различные министерства Марокко, кроме министерства обороны, белый ромбовидный купол которого возвышается в пределах Мешвара.
В Резиданс — ведомства, бюро, конторы, посольства и банки, целые кварталы вилл богачей, отели, редакции газет, магазины. Улицы и площади здесь когда-то носили имена французских генералов и политиков. Теперь они называются в честь арабских городов и стран (Алжира, Туниса, Каира, Эр-Риада), лидеров Азии и Африки (Лумумбы, Сукарно) и марокканских султанов. Есть также площади Вашингтона и Линкольна, авеню Рузвельта. К Рузвельту марокканцы питают особые симпатии: встретившись с султаном Марокко в 1943 г., он поощрил его стремление к выходу из-под опеки Франции. Вообще названия улиц отражают интерес марокканцев к окружающему их миру. Даже маленький переулок может носить имя Лондона или Аккры.
В отличие от столичных жителей остального мира рабатцы тихи и неторопливы. Сначала мы заметили эти качества у Мухаммеда, приняв их за его личные свойства. Но, присмотревшись к его землякам, мы поняли, что все они стараются не спешить и не шуметь. Обитатель Рабата словно помнит постоянно, что в королевстве не одна столица, а несколько. А раз так — и кичиться вроде бы нечем, и суетиться незачем. Поэтому рабатец редко повысит голос, по улице пройдет степенно, часто останавливаясь для обстоятельной беседы со знакомыми или просто для детального осмотра витрин магазинов. И неважно, молод он или стар, вечером ему приятно посидеть в большой компании в кафе или маленьком ресторанчике. Так, за столиками, обычно выставленными прямо на тротуар, либо у стойки бара неспешно проходит время многих ценителей черного кофе, лимонада, но более всего — хорошо утоляющего жажду зеленого чая с мятой.
Беседа в Агдале
Поверхностному взгляду рабатец может показаться чуть ли не прохлаждающимся дачником, особенно в районе Агдал, то есть Сады. Это не главный, но очень большой массив в южной части города. Он сплошь застроен частными виллами, утопающими в садах. Здесь множество узких немощеных проулков, где машина легко застревает в песке или глине, которые после дождя нередко смешиваются в красновато-коричневую грязь. Из-за Агдала многие называют Рабат «большой деревней». Он действительно напоминает скорее дачное место за городом, чем часть города. Но Агдал — лишь одно из лиц Рабата. Он, как и отделенный от него широким озелененным проспектом Ан-Наср (Победа) квартал Оранж (Апельсин), был задуман и выстроен в свое время как место отдыха чиновников французского протектората. Немало французов живет здесь и сейчас. По марокканцев теперь гораздо больше.
Подъезжаем к одной из вилл Агдала и, миновав чугунную ограду, входим в роскошный сад. Запах цитрусовых забивает здесь все прочие запахи, хотя в саду много цветов и яблонь. Темнокожий садовник аккуратно подстригает газон на лужайке перед входом в дом. Завидев нас, прекращает свое кропотливое занятие и не спеша отправляется доложить хозяевам.
Мы в гостях у Мухиддина аль-Машрафи, генерального секретаря ассоциации дружбы «Марокко — СССР». Он встречает нас у входа, приветливо улыбаясь. Проходим в большую комнату с низкими потолками и полу-перегородками, украшенными имитациями маленьких колонн. Вдоль стен — длинные кушетки с вышитыми подушками, на стенах — ковры и картины. Сразу повеяло Бахчисараем, Стамбулом, Дамаском. Очевидно, это не случайно. Род хозяина дома восходит к выходцам из Ливана, в котором влияние турецкого быта было всегда довольно сильным. Когда подают традиционный чай с мятой, хозяин, вежливо выслушав наши похвалы миндальным пирожным и прочим сладостям домашней выпечки, объясняет:
— Все это — турецкого происхождения и в Марокко попало из Алжира, когда там еще правили турки. У нас такие сладости особенно хорошо делают в Уджде, на границе с Алжиром. Моя дочь — большой специалист по этой части.
И он улыбается дочери — строгой и деловой женщине средних лет, которая подает нам чай, быстро и почти бесшумно отдавая распоряжения молодому парню в модном французском свитере.
Господин аль-Машрафи невысок, смугл, подвижен, с быстрыми карими глазами и серебряно-седыми волосами. За его плечами трудные годы борьбы за независимость, преследования колонизаторов, активная работа по возрождению национальной культуры. Он был заместителем министра просвещения, одним из руководителей министерства хабусов (имуществ мусульманских общин), игравшего значительную роль в преподавании в Марокко арабского языка. По одежде — белоснежной джеллябе, высокой красной феске, расшитым золотом бабушам — нашего хозяина можно принять за традиционного мусульманина. Однако по-французски он говорит не хуже, чем по-арабски, и, самое главное, считает необходимым ввести в Марокко современные методы образования и воспитания.