Усыпальница покойною монарха это громадный куб из белого карарского мрамора с красивой аркадой и чередованием по фасаду гладких поверхностей с декором в виде ромбовидной решетки. Лишь издали видна ярко-изумрудная четырехскатная крыша мавзолея. Вблизи же, если стоять у каменной ограды или подниматься по великолепной широкой лестнице, крыша не видна, и верх здания кажется плоским, украшенным лишь по краю пирамидальными зубцами, подобные которым мы видели на стенах старинных крепостей. Войдя внутрь, мы оказываемся на длинной галерее, тянущейся вдоль всех четырех стен. Внизу — саркофаг Мухаммеда V из целого куска чистого мрамора. Вверху — огромный купол из кедра, украшенный резьбой и позолотой, и гигантская люстра, на которую, по словам гида, пошло более 2 тонн меди. Хотя все, включая вырезанные над каждым из четырех входов изречения из Корана, выполнено в духе мусульманских традиций, что-то неуловимо европейское чувствуется в архитектуре здания, прежде всего в расположении галерей для посетителей выше саркофага. Гид подтверждает это, признав, что на авторов проекта сооружения, возможно, повлияла схема гробницы Наполеона в Доме инвалидов в Париже.
Выйдя из мавзолея, попадаем снова на лестницу, с которой открывается превосходный вид на океан и впадающий в него Бу-Регрег. Справа, на той стороне реки, — белые стены и красновато-оранжевые минареты Сале. Слева, на этой стороне, над берегом нависают старые башни рабатской крепости. Наш путь туда.
Касба Удайя и базар медины
«Медина» означает по-арабски «город», а «касба» — «цитадель». В Тунисе и Марокко старинные мусульманские кварталы в любом городе обычно называют Мединой, а в Алжире — касбой. Но в Рабате есть и то, и другое. Объясняется это тем, что цитадель служила в Рабате не только для защиты города от врагов, но также и для защиты султанов от города. Поэтому они так и стоят в Рабате друг против друга, не сливаясь.
Мы направляемся сначала в касбу. Именно здесь, на скалистом утесе у впадения Бу-Регрега в океан, жители Сале заложили когда-то крепость, ставшую затем грозным оплотом Альмохадов, а потом цитаделью корсарской республики. В XVII в. Алауиты, стремясь укрепить свой контроль над пиратами — маврами Рабата, а заодно обезопасить себя от набегов непокорных племен, разместили в касбе арабское племя Удайя, традиционно служившее султанам. Отсюда и нынешнее название — касба Удайя. О ее былом военном значении напоминают лишь огромная зубчатая стена из коричневато-красного кирпича, кое-где сохранившиеся бойницы и бастионы, звучные названия вроде «Башни пиратов». По все они сегодня — не более чем декорации вполне мирной жизни касбы.
Касба Удайя не похожа на Касбу столицы или любого другого города Алжира. Улицы здесь шире, не имеют перекрытий в виде выступающих верхних этажей, не прячутся в темные проходы и коридоры. Смотровая площадка каобы нависает высоко над морем и почти усохшим устьем Бу-Регрега, напоминая скорее, как уже Говорилось, Сиди-Бу-Саид в Тунисе. Вместе с тем касба Удайя имеет вид прежде всего горной крепости, более всего заботившейся о своей неприступности. Поэтому она лепится к самому краю утеса, высоко вздымающегося и над окрестностями города, и над самим городом.
Из касбы выходим прямо к мусульманскому кладбищу, расположенному по спускающемуся к океану косогору. Несколько марокканцев, судя по джеллябам и тюрбанам — приезжих, неподвижно сидели здесь до нашего прихода и остались тут еще. после нас. Вид океана, конечно, притягивает, тем более когда он сливается с обликом города, прибрежных скал, реки и высоких, монументальных стен касбы. Более величественную панораму Трудно найти. Недаром сюда то и дело подъезжают группы туристов, которые спешат сделать фотоснимки, досадуя лишь, что панорама целиком не входит в кадр.
Внизу, намного правее кладбища, под нависающими стенами касбы, неутомимая волна усердно грызет маленький пляж. А на мокром песке, не обращая внимания ни на рев океана, ни на неистовство его волны, ни на летящие брызги белой пены, в упоении играют в футбол две команды мальчишек. В них явно бурлит кровь потомков корсаров, которых тянет к морю, к баю, к опасности. Впрочем, они жители касбы, следовательно, скорее всего происходят от арабов племени Удайя. Что же касается потомков андалусских корсаров, то их надо искать в медин®, которую мы и осмотрели вечером того же дня.
Медина отделена рт остального города высокой красновато-охристой стеной Андалусцев. Начинается она почти незаметно: авеню Мухаммеда V — главный проспект Рабата — постепенно сужается, если идти от центра города, и, достигнув стены Андалусцев, теряется в крытом рынке, вынырнув из которого углубляется в Медину, превратившись в тесную торговую улочку. Такова же отходящая от рынка вправо главная улица Медины Сумка (Базарная), сплошь заполненная лавками, мастерскими, небольшими магазинчиками. Первое впечатление — все здесь торгуют и не всегда по правилам. У стен магазинов — или просто посреди толпы немало ловких молодых людей, стремящихся всучить вам рубашки и свитера, явно перекупленные у часто бывающих здесь американских моряков, испанские плавки, французские духи, шорты и еще какие-то тряпки. Нередко весь этот ширпотреб просто свален в кучу на кусок газеты, а его владелец, не особенно надеясь на внимание покупателей, гораздо больше увлечен беседой с соседом или же потягивает лимонад рядом в кафе, из которого выходит, если его позовут, с явным неудовольствием.
Присмотревшись, видишь, что торгуют далеко не все. В медине есть целые кварталы ткачей, сапожников, столяров, красильщиков, ковроделов. Их мастерские вечером закрыты. Но кое-где мы видели засидевшегося допоздна резчика по дереву, запиравшего свою мастерскую сапожника, беседовавшего с клиентом гравера. В медине живут почти все мастера традиционных ремесел — чеканщики, кожевники, портные, каменотесы и пр. Здесь же, на улице Консулов (в прилегающей к Бу-Регрегу части медины, где раньше жили иностранцы), находится Национальный музей ремесел. В — методах работы мастеров прикладного и декоративного искусства Марокко издавна соседствуют два направления: берберское» и андалусско-мавританское. В Рабате, который вместе с Сале и Фесом считается хранителем традиций андалусской культуры, господствует второе направление. Ему присущи склонность к усложненным и нередко асимметричным узорам, пышности орнамента и многоцветности красок. Изделия местных ремесленников — часть «индустрии туризма», ибо иностранцы действительно раскупают нарасхват ручные изделия из марокканской кожи, шерсти, меди и драгоценных камней. Многие марокканцы, прежде всего те, что живут в деревне или в медине, еще предпочитают более дорогое творение рук ремесленника дешевому фабричному товару. Поэтому марокканское ремесло сегодня не только сувениры для туристов или музейные экспонаты, но и часть повседневного быта марокканцев, их экономики и национальной культуры.
С интересом вглядываюсь в обитателей медины. Они очень схожи со своими собратьями в Тунисе и Алжире. Как и там, здесь гораздо чаще, чем среди горожан Ближнего Востока, встретишь европейский тип внешности. В Рабате это можно отнести на счет большого числа потомков андалусских мавров, особенно так называемых орпачерос, на долгое время превративших «Ри-бат аль-Фатх» (Лагерь победы) эпохи Альмохадов в «пиратскую республику» Сале. Кроме того, в Рабате ислам принимали, оставаясь навсегда в Магрибе, примкнувшие к корсарам европейские авантюристы, а также те, кто иным путем не мог вернуть себе свободу. Не следует забывать, что в Рабате, как и везде в Марокко, есть и берберы. Именно берберы зената основали Сале. Но, разумеется, сейчас в столице преобладают среди берберов недавние пришельцы с гор Среднего и Высокого Атласа, Анти-Атласа и южных районов. А среди них нередки светлоглазые шатены и даже рыжеватые блондины.