При въезде в Марракеш нас поразило обилие зелени — садов, пальм, аллей, внезапно выросших перед нами после долгой езды по ровной степи. Отель «Тубкаль» на улице Харуна ар-Рашида тоже прятался в зелени и казался загородной дачей. И лишь во время прогулки по Марракешу мы поняли, почему его называют городом четырех цветов. Его старая часть окружена великолепно сохранившимися кирпично-красными стенами. От цвета этих стен — и название города («красный, украшенный»). Зелень садов и красный цвет стен очень красиво сочетаются с синевой неба и белизной снежных вершин вдали: рядом хребты Высокого Атласа. Именно здесь, перевалив через горы, поставили в оазисе свой лагерь ранее кочевавшие в Сахаре берберы лемтуна под водительством воинствующей секты альмурабитов, которые дали и название марабутам, и имя династии Альморавидов. Основатель династии Юсуф Ибн Ташфин в 1062 г. решил выстроить на месте лагеря город и при этом, по данным источников, «стал месить глину, работая из смирения перед богом наряду с рабочими». Марракеш при нем стал «западным Багдадом» — столицей огромной империи, простиравшейся от Сенегала до Кабилии в Африке и до Сарагосы и Сатарова в аль-Андалусе.
Город был отстроен и превращен в крепость уже при сыне и преемнике Юсуфа Али, получившем воспитание в аль-Андалусе. Однако в 1146 г. Марракеш был разрушен и разграблен войсками сменившей Альморавидов другой берберской династии — Альмохадов. Почти стерев город с лица земли, Абд аль-Мумин (1130–1163), наиболее известный из альмохадоких государей, снова отстроил, как указывает путеводитель, «эту жемчужину Юга в стиле, навеянном искусством Омейядов». Ныне от того времени остались лишь сады Агдал в южной части города с их знаменитыми «зеркальными» прудами строго прямоугольной формы и летний дворец Минара.
К Минаре от Баб Дждид («Новых ворот» в стене старого города) ведет широкая авеню. Въезжаем вскоре в огромный парк, вернее, цепь садов и рощ. В его глубине — большой квадратный бассейн, скорее озеро. На его одетых камнем берегах — остатки невысоких стен и небольшое двухэтажное здание в виде павильона с тремя арками у входа внизу и большой резной аркой над балконом второго этажа. Сразу войти в него не можем: наше внимание стараются привлечь несколько человек. Они достают из корзин змей и начинают ловко ими манипулировать. Я уже где-то прочитал, что марокканские заклинатели змей все принадлежат к религиозному братству Айсава и, осторожно вводя себе заранее микроскопические дозы змеиного яда, приобретают иммунитет от укусов. Но наш гид качает головой: он этого не знает.
В Минаре убеждаемся, что Абд аль-Мумин, суровый воин, хоть и не жаловал поэтов и философов, тем не менее обладал, по словам знатока истории Магриба Шарля-Андре Жюльена, «чувством изящного». До наших дней в Минаре сохранились фрагменты мозаики и прочих украшений. Сами пропорции павильона, четкость его линий, изящество форм, ажурность резьбы по гипсу и дереву говорят о многом. Здесь особенно хорошо видны все цвета Марракеша: отражающаяся в воде бассейна голубизна неба, сливающаяся с зеленью ветвей окраска четырехскатной черепичной крыши, красноватые, с оранжевым отливом в косых лучах солнца тона кирпичных стен и кажущиеся особенно близкими отсюда заснеженные хребты Атласа. Да, видно хорошо было отдыхать здесь, в тени олив, наслаждаясь свежей прохладой водоема и запахом созревших плодов!
Альмохады любили эту унаследованную от соперников столицу. Сын Абд аль-Мумина, Абу Якуб Юсуф (1163–1184), выстроил касбу Марракеша и основал здесь медресе, игравшее главную роль в империи Альмохадов. При Абу Якубе Юсуфе в качестве личных врачей и советников состояли крупнейшие арабские ученые и философы средневековья — великие андалусцы Ибн Туфейль (1110–1185) и Ибн Рушд (1126–1198). Ибн Рушд был также секретарем халифа Якуба аль-Мансура, о котором уже шла речь. Этот государь особенно заботился о расширении и украшении Марракеша, построив в нем дворцы и мечети, из которых сохранилась знаменитая своим 67-метровым минаретом Кутубийя. Она была названа так потому, что возле нее примерно в сотне лавок продавались книги («кутуб» по-арабски). Увенчанный тремя шарами из золоченой меди (на позолоту, по преданию, пошли украшения жены Якуба аль-Мансура), изобилующий всеми мыслимыми вариантами орнаментальной резьбы по камню, мощный минарет Кутубийи несколько напоминает минарет Мансуры в Тлемсене. Только он целиком сохранился, почти на 30 метров выше и виден в Марракеше отовсюду, являясь своего рода эмблемой города на всех рекламах и схемах. Особенно красив он вечером, когда подсвечивание создает вокруг него таинственную красноватую мглу. И эта мгла, нависая над центральной площадью города Джамаа аль-Фна, как бы увеличивает театральную декоративность этого, пожалуй, самого экзотического в Магрибе места.
Мы прибыли на эту площадь, где в старину выставляли головы казненных (отсюда ее название — «Собрание усопших»), засветло. Днем она — обычный базар, который отличается лишь наличием свободного пространства от примыкающего к нему лабиринта нескончаемых торговых рядов местного рынка. Вернее, здесь множество рынков, каждый из которых имеет свою специализацию: по одежде, кожевенным, гончарным и прочим ремесленным изделиям, тканям, коврам, декоративному оружию, бусам и браслетам, лекарствам, цветам, фруктам, сладостям… Это яркий и разнообразный восточный базар, однако несколько «модернизированный»: улицы и переулки здесь шире, чем, например, в Касбе города Алжира, многие из них открыты сверху, хорошо электрифицированы и выглядят скорее как коммерческие улицы европейского, нежели восточного, города. С Востоком этот базар роднит множество традиционно одетых менял, писарей, парикмахеров и т. п.
Вернувшись на площадь, мы устраиваемся на крыше ближайшего кафе и становимся свидетелями ежевечернего спектакля, происходящего на Джамаа аль-Фва. В разных ее концах к этому времени начали кувыркаться или сплетать тела в немыслимые узлы акробаты, демонстрировать свое искусство борцы, актеры-драчуны, укротители змей. Всех этих магов и лицедеев окружает плотная толпа иностранных туристов. Время от времени кто-нибудь из них фотографируется в обнимку либо с полуобнаженным акробатом, либо с укротителем, в руке у которого извивается змея. Здесь же, около ярко освещенных лавок, собираются и тесные кружки марокканцев, обычно возле жонглера, шпагоглотателя или просто старого сказочника в традиционном тюрбане. Особенно много марокканцев вокруг обезьян, проделывающих виртуозные трюки на палках, ящиках или просто на голове и плечах хозяина.
Понимая, что все это хорошо отрепетированный аттракцион для туристов, мы тем не менее довольны. Хоть немного, хоть не всерьез, но как бы побывали в волшебном мире арабской сказки. Продлить это ощущение нам должен был помочь особый ужин «в андалусском стиле», на который гид Мухаммед повел нас наиболее тесными и узкими переулками торгового квартала. В небольшом зале ресторана, с улицы почти незаметного, нам предоставили некоторое время любоваться высоким потолком, тонкими копьеобразными колоннами и узорами на стенах. Затем нас крайне медленно обслуживал официант — чернокожий африканец (их здесь зовут «гнауа», то есть гвинеец) в высокой красной феске и коротких шароварах до колеи.
— Здесь много гнауа, — говорит нам гид. — Некоторые из них пришли еще вместе с Альморавидами. Сейчас же среди гнауа наиболее славятся музыканты и танцоры.
Музыка зазвучала, как только нам принесли еду. И тут же на ковер в свободной части зала выскочили шесть или восемь девушек лет 15–17 на вид и, подбадривая друг друга визгливыми выкриками, принялись плясать. По канонам «андалусского стиля», как нам объяснили потом, принимающий пищу должен получать удовольствия одновременно вкусовые, слуховые и зрительные. Нельзя сказать, что все это было в тот вечер. Но девчушки, танцевавшие на уровне начинающей самодеятельности, очень старались. Иногда, желая привлечь к себе внимание зрителей, одна из них подскакивала к кому-либо из сидящих с краю и игриво толкала его бедром. При этом остальные плясуньи смеялись совершенно по-детски. В Марокко некоторая развязность танцовщиц в отношении иностранных туристов не считается чем-либо зазорным. По мнению марокканцев, это должно восприниматься как необходимая часть местной экзотики, якобы помогающей европейцу погрузиться в сказочную атмосферу «Тысячи и одной ночи».