Уезжая из города, мы еще раз вспомнили о его основателях, бросив взгляд на чудом сохранившуюся среди старых руин изящную двухъярусную куббу Альморавидов с многолопастными арками, огромными квадратными зубцами грубого фриза и искусной резьбой по камню на шлемовидном куполе. Непонятно, как она уцелела на протяжении девяти веков войн, междоусобиц и разрушений. И, проезжая через ворота Баб-Дуккаля (по имени когда-то жившего здесь племени), мы не удивлялись, слушая гида:
— А вот площадь Альморавидов. Последующие династии сделали для Марракеша гораздо больше, даже Мериниды, которые предпочитали жить в Фесе. Но без Альморавидов города не было бы.
По дороге из столицы марокканского Юга в расположенные на севере прочие столицы королевства мы в полной мере ощутили, чем именно притягателен Марракеш для марокканцев. Марокко — страна просторов. Здесь широкие поля и степи, раскидистые рощи, нескончаемая панорама холмов в предгорьях Атласа. Спускавшиеся на эти просторы горцы-берберы ценили это приволье не меньше, чем свою независимость. Поэтому-то, для них Марракеш — как бы переход от гор Атласа к равнинам приатлантической части, от своего традиционного племенного уклада к новой жизни в современных условиях. Состояние переходности — социальной, бытовой, языковой, этнической — вообще характерно для большинства марокканцев. В частности, сельские жители, переселяющиеся в города, сохраняют привычку к просторам степей и предгорий. Во всяком случае, нам довелось быть свидетелями тесной связи горожан и сельчан во время ярмарки в городке Калаат ас-Сарагна.
Судя по названию, здесь когда-то была крепость берберского племени Сарагна.
— Теперь, — говорит гид Мухаммед, — это район полуберберский, полуарабский, но все же более арабский.
Природный горожанин, он с явным удовольствием делает остановку здесь, в часе езды от Марракеша, и увлеченно рассказывает нам, что в Калаат ас-Сарагна регулярно проводятся ярмарки окрестных племен и «областная выставка торговли и земледелия», во время которых осуществляются крупные сделки, в основном по продаже скота. Хозяева здесь — феллахи и бедуины, важно восседающие в домотканых джеллябах и тюрбанах. Но большинство — местные горожане. Особенно много мальчишек. Они крутятся вокруг лошадей и верблюдов, оглушительно хохочут, наблюдая кукольное представление. Они мгновенно окружают наш автобус. Мы им явно интереснее заполонивших ярмарку тюков, тканей, мешков с зерном, огромных чанов с какой-то жидкостью, великолепных изделий сельских ремесленников и прочих товаров, выставленных на прилавках торговых рядов. Мы любуемся всем этим, а также джигитовкой бедуинов на поле месимого стадиона. Такую джигитовку стремительно мчащихся всадников в развевающихся бурнусах со стрельбой и внезапными остановками мне уже довелось наблюдать в Тунисе, в районе Сбейтлы. Только там все происходило недалеко от массивной древнеримской арки, а главными зрителями были алжирские беженцы из ближайшего лагеря (тогда, в январе 1962 г., их немало было и Тунисе).
Подобные ярмарки и джигитовки (фантазии) можно наблюдать во всех странах Магриба. Они во многом утратили свое значение, превратившись, по сути дела, в род развлечения. А в Марокко прикладная, экономическая сторона таких ярмарок-выставок, одновременно оптовых базаров и, по славам гида, «витрин достижений района», сохранилась. Кроме того, племена в Марокко — не архаизм, а живая реальность. И ярмарки, как в Калаат ас-Сарагна, продолжают служить для них традиционным местом встреч, взаимосвязи, взаимообмена, урегулирования отношений друг с другом и с горожанами. А для горожан это тоже не только праздник, рынок и развлечение, но и средство общения с теми, из чьих рядов вышли они сами или их родители.
Спустя два часа после выезда из Калаат ас-Саравна мы прибыли в Бени-Мелляль. Это, как торжественно провозглашают и гид, и путеводители, — «ворота в Средний Атлас». Широкая равнина, зеленые холмы, синеющие вдали горы, обилие воды и растительности, в которой утопает отель, где мы останавливаемся на обед. И здесь, в марокканской «глубинке», полно туристов. Рядом с отелем автобус из Сеуты с испано-мексикано-аргентинской группой, несколько удивленной встречей с нами. Кроме испанского языка в отеле слышны также английский, немецкий и португальский.
Преодолевая неожиданности марокканского рельефа (кроме гор и холмов здесь встречаются и обширные плато, нависающие как бы гигантской ровной ступенькой над распростертой ниже равниной), минуя перевалы, серпантины и внезапные спуски, в глубокой южной тьме въезжаем в город Мекнес. Это уже третья из осматриваемых нами местных столиц.
Версаль Мулая Исмаила
Почти самаркандская бирюза, невообразимые узоры и неповторимые оттенки мозаики. Золотисто-зеленые витые ромбы рельефа и орнаментальная черная вязь надписей. Массивная подковообразная арка гигантского портала в центре и приподнятые на колоннах открытые полукруглые аркады выступающих боковых пристроек. Таковы Баб аль-Мансур аль-Ильдж — Ворота. Мансура неверующего, названные по имени строителя — христианского невольника, получившего свободу ценой обращения (возможно, формального) в ислам. Это лучшая часть не лишенного величия ансамбля старого Мекнеса, «магрибинского Вавилона», «цитадели империи шерифов». В необычном сочетании его тяжеловатых пропорций и изощренного мастерства — дух эпохи, воплотившей взлет марокканского могущества.
В каждой монархии должен быть свой Версаль. Ворота Баб аль-Мансур напоминают об этом, даже если не слушать гида, уже несколько раз повторившего, что Мекнес был построен в конце XVII в. знаменитым султаном Мулаем Исмаилом, современником «короля-солнца» Людовика XIV, с целью затмить Версаль. Это и так, и не так. Город основан был еще в X в. берберскими кочевниками из племени микнаса и первоначально назывался Микнасат аз-зитун (Микнаса оливок), что постепенно трансформировалось в современное арабское название города Микнас, звучащее на европейских языках (да и на некоторых местных диалектах) как Мекнес. Поначалу это было большое село на берегу реки Уэд Буфекран, окруженное садами и оливковыми рощами. Сменявшие друг друга династии властителей Марокко, начиная с Альморавидов, то разрушали, то укрепляли его, превратив в некое подобие города-крепости с мечетями, караван-сараями и медресе. Местный рынок славился на всю страну. Красоту Мекнеса, зелень его полей, плоды садов, свежесть воздуха, обилие воды и богатство базаров восторженно описывал в XVI в. известный арабский географ и путешественник Хасан ибн Мухаммед аль-Ваззан, известный в Европе под именем Льва Африканского. Неудивительно, что город, выгодно расположенный на возвышенности среди плодородных равнин, контролирующий выходы из горных областей Среднего Атласа (к востоку от него) и Джебель Зерхуна (к северу), естественно претендовал на важную экономическую и стратегическую роль. И Мулай Исмаил не мог этого не учесть, тем более что ему не нравились столицы предшественников — ни мятежный Фес, ни слишком далекий от центра страны Марракеш.
Город стоит почти в центре исторического Марокко, что имело огромное значение для султана-воина, строителя и торговца. Усмирив мятежные племена в горах и оазисах юга, он твердой рукой объединил страну. Создав сильную армию, султан отвоевал у испанцев и португальцев атлантические порты Лараш, Асилу и Маамуру, у англичан — Танжер, у алжирских турок — часть Сахары. Вместе с тем он воздавал должное коммерции, получал от 10 до 20 процентов прибыли с обширной торговли Марокко с Испанией, Францией, Англией, Голландией, Италией и Суданом.
Этот султан — одна из самых ярких, почти легендарных фигур в истории Марокко. Вступив на престол 26 лет от роду, он правил страной 55 лет (1672–1727), отличался большой физической силой, огненным темпераментом и неуемной энергией, в 60 лет вскакивал на коня одним прыжком и очень гордился многочисленностью своего потомства, состоявшего из 700 сыновей и «без счета» дочерей. Только рассказы о его гареме могли бы составить целый цикл марокканского фольклора. Естественно, они содержат больше преувеличений, чем правды, и искажались сотни раз, особенно, в пересказе иностранных авторов, интересовавшихся преимущественно этой стороной жизни Мулая Исмаила. Европейцы даже утверждали, что число обитательниц султанского гарема превышало 8 тысяч, хотя более осторожные историки вероятной считают цифру 500, указывая, что это были женщины «всех цветов кожи и разного происхождения» — от негритянок и присланных из Стамбула азиатских рабынь до европейских пленниц, среди которых особенно ценилась султаном «молодая англичанка, принявшая ислам». При этом, как патриотично замечает французский историк Ш.-А. Жюльен, султану, «несмотря на все старания, так и не удалось включить в свою коллекцию ни одной француженки». Более того, на предложение султана взять в жены внебрачную дочь Людовика XIV принцессу де Копти «ему нагло ответили, предложив принять христианство». Однако Мулай Исмаил проявил удивительную для мусульманского правителя при подобных обстоятельствах выдержку и не прервал отношений с Францией. «Спесь и грубость Людовика XIV, — пишет Жюльен, — испортили положение, которое могло бы стать исключительно благоприятным при наличии некоторой ловкости и такта».