— Этот город не что иное, как ловушка чести, — говорила она и убедила мать переселиться окончательно в Москву.
С тех пор лишь изредка, и не иначе, как по делу, ездила она в Петербург.
Только что успели они отпраздновать свое новоселье, как глубокий стон разразился в Москве: наступила чума. Вера Александровна рассказывала об этом времени с невольным содроганием. В доме ее матери вымерла большая часть прислуги, колокола гудели без умолку, улицы были усеяны трупами, которые полицейские тащили крючьями до кладбища, чтобы не прикасаться к ним руками. Плач и рыдание раздавались со всех сторон. Новое бедствие присоединилось еще ко всем этим ужасам. Раз дикие крики поразили слух Веры Александровны; она подошла к окну и увидала стекающийся со всех сторон, вооруженный кольями, дубинами и топорами, народ. Среди неясных возгласов она разобрала сопровождаемое проклятиями имя Амвросия, и вбежавшие к ней бледные от страха люди кричали, что чернь взбунтовалась и ищет архиерея, с тем, чтоб его убить за то, что он приказал ограбить образ Боголюбской Божьей Матери, которая может одна отвратить бедствие от столицы. Восстание росло с каждой минутой; толпы народа сгущались на улицах, и раздавался везде звон набата. В продолжение всей ночи жители Москвы не гасили огней и не забывались сном. На другой день народ повторял с радостными криками на улицах, что злодея наконец не стало, и требовал новых жертв. Тогда загудели пушки и стали оспаривать ее добычу у чумы. Вера Александровна видела из своих окон, как везли целые груды мертвых тел, оставлявших кровавый след на своем пути, и через несколько дней она отправилась в Донской монастырь, где отслужила панихиду по убиенном архиерее и поклонилась телу мученика.
Позволяю себе привести здесь случай, который не относится к моему рассказу, но заинтересует, без сомнения, читателя. Когда Амвросий бежал в Донской монастырь от бунтующей толпы, архимандрит монастыря спрятал его на церковные хоры, как скоро мятежники приблизились. Они обыскали всю церковь и собирались уже покинуть храм, с убеждением, что архиерей скрылся в другое место, но ребенок лет семи увидел, к несчастью, полу его ризы и указал на нее толпе.
Прошло много лет после страшной драмы, совершившейся в Донском монастыре. Дмитрий Николаевич Бантыш-Каменский, близкий родственник Амвросия, был назначен гражданским губернатором в Тобольске. Многим еще памятна его благородная деятельность и гуманность, которую он обнаружил в продолжение своей долголетней службы. Бывши в Березове, он хотел видеть каторжников и убедиться, что их не притесняют и содержат прилично. Как скоро он явился между ними, седой старик бросился с рыданием к его ногам. Губернатор его поднял и спросил, чего он желает.
— Одного я только прошу, — отвечал старик: — прошу, чтоб ты за меня помолился и отпустил мне тяжкий мой грех.
— Я не святой, — возразил Дмитрий Николаевич: - и не могу предлагать никому своих молитв, ни отпускать грехов. Молись сам, и Бог тебя помилует.
— Нет, ты за меня помолись, — настаивал старик. — Я давно тебя ждал. Мне сказывали, что ты приходишься близким родней архиерею Амвросию, которого убили во время моровой язвы, а ведь я его видал; я был тогда еще ребенком и указал его народу. Во многом был я грешен с тех пор, — вот и сюда попал, да ни одно преступление так тяжело не лежит на моей совести, как смерть Амвросия. Кровь его на меня вопиет. Ты ему не чужой, прости меня за него, помолись за меня, и мне легче будет.
Это случилось, кажется, в 1825 г. Этот рассказ Дмитрия Николаевича Бантыш-Каменского передала мне незамужняя дочь его Анна Дмитриевна. Я ей обязана также самыми интересными документами, относящимися к чуме 1771 г., и прилагаю их отдельно к этим запискам.note 2
Вскоре после чумы закипел пугачевский бунт. Когда он стал принимать серьезные размеры и наполнил страхом всю Россию, Вера Александровна решилась, несмотря на увещание матери, ехать во Владимир, говоря, что ее присутствие может оказаться необходимым, если шайки самозванца покажутся в ее имении. Прибыв в свое село, она собрала крестьян и спросила у них, слышали ли они, что донской казак принял на себя имя императора Петра III. Крестьяне переглянулись молча.
— Слушайте, ребята, — продолжала она: — я приехала к вам, чтоб потолковать об этом деле. Если самозванец сюда придет, надо будет стоять твердо: себя под гнев государыни не подводить да и меня не выдавать. Ведь я вас, кажется, ничем не обижала. Что-ж вы молчите?