И однажды, встретив его в пугающе звучном коридоре, Таня сказала вполголоса, виновато глядя на него:
— Я понимаю вас, Константин Иванович. Не обижайтесь на меня, пожалуйста. Вы добрый, хороший. Но… ничего у нас с вами не получится.
Нет, в нем жила все же какая-то затаенная страсть, неясная даже ему самому. Он это понял, когда стал учиться в вечерней школе, а потом в институте. Учеба исподволь и властно захватывала его.
— Слушаю, — сказал Константин Иванович утомленным хрипловатым голосом.
В трубке послышался секундный приглушенный вздох. И мелодичный протяжный женский голос проговорил с уверенной неторопливостью:
— Мне главного инженера товарища Бородулина.
— Я слушаю вас.
— Это вы, Константин Иванович? Здравствуйте! Добрый день! Как у вас изменился голос. Я ни за что не узнала бы. Это — Сыромятникова Татьяна Петровна.
— Что вы хотели?
— Неужели вы не помните меня, Константин Иванович. — В ее голосе неприкрытая досада. — После войны вы на литейно-механическом работали. А я в бухгалтерии. И когда-то мы ездили с вами в Михайловку.
Вспомнил! Все враз вспомнил.
— Я вам не мешаю?
— Нет. Говорите.
Трубка молчала. Опять сверхкороткий, чуть слышный вздох.
— Мне очень хотелось бы встретиться с вами, Константин Иванович. Не смогли бы вы приехать ко мне, а? Посидели бы, поговорили. Хотя бы минут на десять.
— Хорошо, постараюсь.
Ее голос не взволновал его. Было только любопытство.
— Я как-то утеряла вас из виду. Я, конечно же, знала, что вы стали инженером. А тут вдруг читаю в газете: «Главный инженер приборостроительного завода Константин Иванович Бородулин». — Она сдержанно засмеялась.
«Почему вдруг?» — удивился Бородулин. Главным инженером он работает уже шестой год. В местной газете о нем упоминали не раз и не два.
— А где работает ваша жена, Константин Иванович? И есть ли у вас дети?
— Моя жена умерла. Еще в позапрошлом году. От лейкоза. Со мной живут моя дочь, зять и внук.
— Моя мама тоже померла. Еще лет пятнадцать назад.
Разговор никчемушно затягивался. А в кабинете у Бородулина сидели люди из цеха. И он категорично проговорил:
— Ну, всего доброго!
Константин Иванович не думал ехать к этой женщине. Столько лет прошло-пролетело. Мало ли кого он знал и с кем встречался когда-то.
Под Новый год пришла поздравительная открытка от Сыромятниковой. Четкий, каллиграфический почерк. Обычные, в сущности, банальные праздничные слова. И в конце мелкими буковками:
«Вы обещали заехать. Я очень жду».
И Бородулин решил съездить. Зачем? Он бы и сам на этот вопрос не ответил. Странно, что он, бывший шофер, давным-давно не брался за руль. И нет у него собственной машины, хотя денег достаточно, чтобы купить ее. Константин Иванович уже не помнит, когда был в Заречье, где проживала Сыромятникова и где в былые времена сам он с матерью снимал комнатушку в ветхом домике у ветхой одинокой старушки. Приборостроительный на другой окраине города. Архаичный деревянный мост, появившийся еще при царе Горохе, много лет назад осел, прогнулся, его сломали, выше по течению реки построили железобетонный мост — этот десятки машин выдержит, и зареченский поселок оказался как бы в стороне от города, пригородной деревушкой.
— Где-то здесь было так называемое Блудное поле, — сказал он пареньку-шоферу, который вел себя с начальством излишне сдержанно и, по своему обыкновению, молчал.
— Не знаю, Константин Иванович. Какое-то чудное название. — Шофер ухмыльнулся.
— За той вон горой был когда-то монастырь женский. Там только церквушка одна осталась. Порушенная. Бывал когда-нибудь в той стороне? Так вот, какие-то монашки из того монастыря бегали сюда, на поле. К кустам. В темноте, конечно. Тут они с мужиками встречались. С какими мужиками, я уж не знаю. И поле это люди назвали Блудным. В войну на этом поле были огороды. И мы с матерью картошку садили. Капусту выращивали. Свеклу, репу. Ну, в общем, всякую всячину. Не будь огорода, так и не выжить бы, наверное.