— Это к делу не относится.
— Успокойся, Дик, — вставила слово миссис Монрибу. — Я сейчас все объясню, сэр.
— Да, и поторопитесь! Я опасаюсь, что опять откроется дверь и войдет очередной джентльмен, который интересуется состоянием вашего сокровища.
— Хозяйка, сэр, в больнице в очень тяжелом состоянии. Собака спасала ей жизнь, — нестройным хором проскандировала троица, а миссис Монрибу еще добавила: — Джентльмены провели в больнице весь день и всю ночь.
Врачу не оставалось ничего как сдаться. Ему, человеку очень чуткому и ранимому, стало стыдно. Представив себе, что это его оскорбили недостойными и мерзкими подозрениями, он почувствовал раскаяние. Предложение миссис Монрибу он уже находил вполне приемлемым, о чем и не замедлил поведать. В результате Клиффорд выписал чек на умопомрачительную сумму, на которую эта небольшая лечебница могла просуществовать целый год и приобрести новое оборудование.
Переселение началось. Дик и Клиффорд уехали. Миссис Монрибу осталась, чтобы проследить за устройством Лили. Собака открыла глаза. Взгляд ее был осмысленным. Узнав миссис Монрибу, она слегка пошевелила хвостом.
— Потерпи, Лили. Твоя хозяйка выздоровеет. О ней не волнуйся. Поправляйся сама. Когда хозяйка спросит о тебе, ты уже должна быть на ногах.
Собака, словно понимания человеческую речь, слушала наставления. На ее умной морде было написано глубокое внимание.
— Не утомляйте ее, но навещайте почаще, чтобы она не чувствовала себя брошенной. Если она знает тех джентльменов и любит их, пусть и они заходят, — сказал на прощание ветеринар.
16
Алекс думала о маленькой девочке по имени Диана. Она больше не понимала, кто она: Диана или Алекс. Рядом с ней находилась ее мать. Она ее не видела, но точно знала, что она здесь. Запах, который окутывал ее, Диану-Алекс, мог принадлежать только ее матери. За всю свою жизнь она не встретила ни одной женщины, от которой исходила волна пряной свежести, приправленной еще чем-то необычным. Диана-Алекс, наслаждаясь, купалась в дорогом и знакомом ей аромате. Неожиданно она вспомнила все: от того момента, когда к ней подбежала тетя Бэбс, до своего последнего свидания с Клиффордом.
Алекс открыла глаза. Взгляд ее стал осмысленным. Около нее сидела миссис Уайдлер. Аромат матери не исчез.
— Чем здесь пахнет? — Голос Алекс звучал очень тихо, но отчетливо.
— Больницей. Ты в больнице. Тебя тяжело ранили, но сейчас ты вне опасности. Лежи и не разговаривай. Тебе нельзя.
Алекс замолчала, обдумывая ответ миссис Уайдлер. Палата не могла источать этот чудесный запах.
— У вас духи?
— Да. Тебя они раздражают? — Миссис Уайдлер отодвинулась от кровати.
— Нет, так пахла моя мама. Как они называются?
— «Шанель номер девятнадцать». Джессика, твоя мама, их очень любила и постоянно ими пользовалась. Все, больше ни слова. Постарайся уснуть.
Прошло несколько дней, а силы не хотели возвращаться к Алекс. Она лежала бледная, даже ее рыжие волосы не сияли прежним огнем. Большую часть времени она спала, но, проснувшись, не чувствовала себя отдохнувшей. В мозгу больше не возникало фантастических видений. Она вспомнила всю свою жизнь, как вспоминает человек ее возраста: от отдельных, всплывших в памяти эпизодов детства и отрочества до почти хронологического отчета юности.
Восстановившаяся память не принесла облегчения. Временами Алекс владела безраздельная тошнотворная слабость. Есть не хотелось. Около нее постоянно кто-нибудь был. Дика сменял Клиффорд. Потом приходили миссис Монрибу, миссис Риджмер. Часто бывала мать Уайдлера. Она специально душилась «Шанель № 19», но аромат духов больше не волновал Алекс. Теперь она знала, кто ее мать и отец. В воспоминаниях смутно сохранились их зрительные образы. Помнила она и тетю Бэбс. Она с ней без конца переезжала из квартиры в квартиру. В памяти Алекс сохранилась череда их жилищ, пустых, ни капельки не похожих на тот дом, в котором она жила раньше, до встречи с тетей.
Алекс долго размышляла, как же себя называть: Дианой или Алекс? Остановилась на последнем имени. Диана исчезла, растворилась в том кошмарном сне, который недавно ей приснился. Она одна в пустой квартире, а тетя Бэбс куда-то исчезла. Она не помнила, как миссис Монрибу просила ее, маленькую девочку, назвать ее имя, а вот неумение говорить намертво врезалось в память. Дети ее дразнили, называя немой. Она как наяву слышала их крики: «Немая, немая… скажи "а", скажи "б"». Она плакала, а воспитательница ее успокаивала. Она говорила испуганной девочке, что врач ей обязательно поможет. Помог он или нет, Алекс, сейчас не знала, но однажды одна из девочек толкнула ее и она упала. Ей было очень больно. Когда к ней подбежала воспитательница, она сказала сквозь слезы, что не может встать, а Мэри, нехорошая девочка, все время ее дразнит. Воспитательница всплеснула руками. Она забыла про сочившуюся кровь из колена Алекс и только повторяла: «Заговорила! Ты заговорила!» Воспитательница спросила, как ее зовут.
— Алекс, — ответила она тогда.
— Значит, твое имя на самом деле Алекс?
— Да. — Она не ощущала себя никем другим. Она ничего не помнила до приюта.
— Кто твоя мама?
В ответ девочка пожала плечами. Вопрос, заданный воспитательницей, мучил Алекс всю жизнь до этого момента. Сейчас картина прошлого полностью восстановилась. И это не принесло никакой радости.
Вдруг в какой-то момент на нее нахлынула тревога. Черным одеялом она наползла ей на лицо, застилая глаза. Алекс стало нестерпимо жарко. Ей казалось, что тело ее плавится, а лоб сдавили тисками. Кто-то черный, мохнатый, как зверь, накинулся на нее и стал душить. Алекс силилась его оттолкнуть, но зверь был силен. Иногда ей удавалось от него избавиться, и тогда становилось легче. Но зверь опять полз на нее, не давая возможности дышать. Однажды она увернулась, и зверь не рассчитал своих сил. Он прыгнул куда-то мимо кровати и исчез.
17
Алекс открыла глаза. Была ночь. Везде было темно, только слабый свет ночника вырисовывал бледное пятно на тумбочке. Около нее сидел Клиффорд. Она пошевелила пальцами. Они двигались свободно. Алекс осторожно, боясь, что рука откажется ей подчиниться, подняла ее и положила на ладонь Клиффа.
Он настолько ушел в свои раздумья, что не заметил пробуждения Алекс. Он вздрогнул и посмотрел на нее. Взгляды их встретились, и она улыбнулась. Улыбка вышла немощная, болезненная, но Клиффорд возликовал. Он узнавал прежнюю Алекс, еще очень слабую, но возвращающуюся к жизни.
— Больше никогда так не делай, — улыбнулся он ей в ответ. — Ты не имеешь права так себя вести. Мы с Лили любим тебя, а ты валяешься здесь так долго, притворяясь больной.
Нарочито грубоватая фраза произвела большой эффект. Алекс почувствовала прилив жизненных сил.
— Повтори, что ты сказал. Начни со слов: «Мы с Лили…» А как там дальше?
— Мы с Лили любим тебя.
Да, она действительно здесь долго лежит. Ей захотелось встать и уйти отсюда вместе с Клиффордом. Она выздоровела. У нее появилось желание смеяться, петь, шутить, и она не удержалась от провокационного вопроса:
— Вы любите меня вместе или по отдельности?
— По отдельности. — Голос Клиффорда перешел на шепот. — Я люблю тебя, Алекс, и очень сильно, но это особый разговор, а сейчас спи. Больше не болтай. Тебе нельзя. Ты целую неделю пролежала в бреду.
— Я чувствую себя хорошо и не хочу спать. Хочу разговаривать.
Клиффорд и врачи считали по-другому. Алекс сделали укол, и она заснула.
Проснулась она утром. Сквозь листву деревьев за окном пробивались пятна солнца. Солнечные зайчики скользнули в палату и заиграли с ней, сначала вспыхивая в ее волосах, затем бесцеремонно перебираясь на ее лицо. Алекс непроизвольно улыбнулась. Она еще не открыла глаз, но чувствовала себя отдохнувшей, выспавшейся и… здоровой. Она нежилась в постели, но была готова встать и вернуться к обычной жизни. Счастье растекалось по ее телу. Оно пронизывало ее всю до кончиков пальцев на руках и ногах. Чувство радости, заключившее Алекс в свои объятия, было настолько восхитительным, что она почувствовала себя всесильной. Она распахнула глаза и увидела… Дика. Разочарование и растерянность, мгновенно отразившиеся на ее лице, составили такой забавный контраст с еще не потухшим веселым блеском глаз, что Дик рассмеялся.