Но друг иной пришел с заветными словами
И скорбь мою и страх не осудил.
И снова отдых полн бестрепетными снами,
И снова мне не страшен Азраил.
2 апреля 1923
С.Ш.
Жемчужину в долине океана
Добыть искателю жемчужин легче,
Чем на земле, то солнечной, то темной,
То радостной, то скорбной и туманной,
Найти такую душу, как твоя.
12 апреля 1923
Воспоминания в Губаревке
Посвящается памяти А.А. Шахматова
I
Померкнул синий блеск таинственных ночей,
Уюта старого иссякнул аромат…
Стою в безмолвии у затворенных врат
И слышу мерный звон обманчивых ключей.
Где ты, родимый дом, родимый мой очаг?
Пять лет уже прошло, как двадцать-тридцать лет…
Какой тяжелый сон, какой кошмарный бред!
О, как, цветок весны моей, ты не зачах!
К тебе спущусь опять, зеленый мой родник.
Ты примешь ли меня, как прежде принимал,
И будешь ли журчать, как прежде ты журчал,
О, если б твой шумок мне в душу вновь проник!..
Сойду под сень твою, густой старинный сад,
В прохладном сумраке таинственных аллей
Детьми играли мы в подводных королей,
И нашим царством был в овраге водопад.
Дорожки скрытые, о, сколько, сколько раз
Меня спасали вы от шумных-нудных встреч,
И в тишине глухой вели со мною речь
Осина, липа, дуб, ольха, береза, вяз.
Я посещу и вас, крестьянские дворы,
Спугну гусей и кур и скученных овец,
Введут ли там меня, как прежде, в погребец,
Чтобы спасти меня от тягостной жары?..
Певучие я вновь услышу голоса
И много вспомню вдруг я прозвищ иль имен,
И повесть скорбная из дедовских времен
Пройдет передо мной, как тучек полоса.
Не с этой ли горы Емелька Пугачев
Оглядывал простор саратовских полей
И, буйною гордясь победою своей,
Нетерпеливо ждал разосланных гонцов.
Здесь пушки вижу я, свидетелей борьбы
Помещиков степных с разбойничьим главой.
Тогда повешен был и прадед бедный мой
Мятежником лихим и баловнем судьбы.
Емелька был казнен. Но пугачевский род,
Пройдя через века, восстал в стихийный век
И на брегах святых великих русских рек
В дворцах и хижинах зажег переворот.
Квадриги пронеслись родной моей страны,
Столетьями мелькнув, – им нет пути назад.
Но, той же страстию объятые, горят
Потомки бледные великой старины…
II
Какой роскошный взмах косматых облаков!
И словно райских птиц непостижимый взлет!
И, к небу схвачена, душа твоя замрет,
Свободная от зла и от земных оков.
Ночь. Степь. Деревня спит. И только путь стрелой
Летит чуть видимый неведомо куда,
И в горнем храме одинокая звезда
Горит, небесный освещая аналой.
За ночью ночь и день за днем плывут-растут,
Все для меня равно мгновенны и легки:
Я их сбираю, словно в поле васильки,
И в память связываю лентою минут.
Прости, мой дом, опять ты без меня
Застынешь, сирый и разрушенный в глуши,
Но знай, что будут жить отныне две души,
Святую память о покинутом храня.
Как не хранить! Не ты ли охранял
Труды и дни того, кто в глубь веков проник,
Кто лучше всех познал российский мой язык,
Кто знал, что значит Русь и русский идеал.
III
Не тем ли, русские, мы славны и горды,
Что с честью выплыли из гибельных веков,
Что Русь избавили от варварских оков
Гостей непрошеных из Золотой Орды.
Татары! Горе нам! И села вмиг пусты,
И с воплем Русь бежит в заволжские леса,
И за селом село горит, и небеса
С землей сливаются в кровавые мосты.