Ну, он совету послушал, поехал с королевишной, посмотрел ее осударьсво и жонился.
У нее был ковер-самолет.
И придумалось етим братьям — царю да королю — полететь на свою родину: «Посмотреть нашего отца, да мать-поганку».
Полетели в свой город. И к богатому купцю в гости.
Он устроїл пир.
— А не может-ле хто каку побывальшину рассказать?
— Да, мы можом.
И братья все рассказали, как они Талань съїли. Как дворнику велено было їх убить.
— Не терелись-ли в вашем городе дети?
Купец отвечает:
— Да, терелись. У меня вот дети потерелись.
— Мы, батюшко, и есь.
Позвали дворника, он правду всю рассказал, и верного слугу наградили. Василью самосудом голову срубили.
— А мать самосудом судить не можом, пусть ее судит суд поднебесной.
Посадили ее с собой на ковер-самолет и понеслись.
— Што, мать, видишь?
— Вижу землю и людей…
— Страшно тебе?
— Страшно.
— А не было страшно детей убивать?
Признялись ешшо в вышность.
— Што, мать, видишь?
— Вижу землю и церкви божиї.
— Страшно тебе?
— Страшно.
— А не страшно было детей убивать?
И ешшо выше признелись.
— Ну, што, мать, страшно тебе?
— Страшно.
— А не страшно было детей убивать?
Тут мать мертва с ковра-самолета пала.
Дед кончил, и Московка сказала:
— Фу, какая тяжелая сказка! Та нам, дедушко, лучше спой про какую-ле боhатырскую мать! Вот мы слушаем!
И Московка стала ждать, что Кулоянин запоет старинку про мать Дюка Степановича, богатейшую и чудеснейшую хозяйку на свете, или про Омельфу Тимофевну, но старик стал рассказывать сказку.
36. Иван Запечельник и богатырица
Слушайте-послуша те, своїх жон вы не спушшайте, вы будете спушшать — мы будем подчишшать, — это любо-ли вам будет?
Жил да был царь Картауз, и у его было три сына — Василей, Федор да Иван-Запечельник.
Как царь Картауз тридцать лет не вояевился, захотелось ему в цисто поле-широко раздолье самого себя показать и людей посмотрять.
Вот пошел он на конюшон двор, выбирал сера коня на яблоках. Вуздал во уздилицю тосмяную, накладывал седелышко зеркальцято. Выехал на цисто поле. Ехал день до вецеру, красна солнышка до закату и наехал на ископыть, што по колен конь нозьми увяз.
— Ишь, говорит, кака невежа гуляет!
И поехал в сугон по етой ископыти. Едет день до вечеру — красна солнышка до закату — наежжат на бел-полотенен шатёр. И стоїт конь. Он и поставил своего сера коня к тому коню бело-ярову пшеницу зобать, — который которого перебьет.
Если егов конь перебьет, так и он того боhатыря осилит. А тот конь егова коня не допустил.
Заходит он в бел-полотенен шатёр, а там разметавши девица-боhатырица.
«Сонного бить, што мертвого»: и повалился с ей рядом.
Ета девица-боhатырица, проснуашись — очень ей ето обидно показалось. Очень обидно показавшисе и стала еhо бранить.
— Што-жа ты без докладу зашел да повалилсе?
— А што-жа тебе ето вредно так показалось? Если ето тебе вредно показалось, так разъедемсе на три прыска лошадиных.
Сели они на коней, заскакивали на три прыска лошадиных. Брали они палицы буевые, копия долгомерныя, сабельки вострыя — съежжалися по три раза, палицы буевые поломали, копья-сабельки пошшербали, — не могли вышибитьсе. Нечем стало їм на добрых конях распрыскиваться. Соскоцили они со добрых коней и хваталисе в охабоцьку. И возилисе трої сутоцьки. Царь Картауз выходивши из силоцьки, стала она коленкой на белы груди, стала растегивать латы буевые, хотела пороть груди белые, хотела смотреть ретиво серьцë.
Царь Картауз и взмолился:
— Есь у меня трої детоцек — не растегнвай ты латы буевые, не скрывай белы груди, — сделай надо мной каку надметинку.
Не стала она растегивать латы буевые и сделала надметинку: выкопала глаза и положила за праву шшоку.
Посадила его на коня:
— Ну, вези своеhо овсяного снопа!
И ткнула коня под жопу.
Приехал царь Картауз домой. Увидали из окна косявсято-го еhо дети Федор да Василей, побежали на стрету:
— Здраствуй, родный папенька, чеhо ты делал, чеhо ты гулял, здорово ты ездил, здорово видал?
И увидали ети дети, што у его глаза выкопаны. И царь Картауз рассказал їм про девицу-боhатырицу.