Утром поворотил на солнце. О вечерней зори уздрел каменны ограды. У ворот позвонился. Отворили. Документ проверили, все правильно. По книгам провели. Райско-нетленно обмундирование выдали — проходи, блаженствуй. В раю худо-ли? Сады, винограды, палаты, фонтаны! В раю рано ставать не надо, на работу не гонят, ни в поле, ни пахать, ни молотить, ни по дрова ехать. Поокруг празник.
Куроптев отоспался, отъелся, ко всему пригляделся. И што же это? Ему не весело стало. Што случилось? А покурить захотел. Спросить неловко. Какой же в раю табак? Весь парень приуныл, весь поблек. Все сады, все кустики обшарил, нет ли где окурочка, — не нашел. С горя што придумал: веревочку нашел, мелом намелил, давай на главной просеки лужайку мерять да колье вбивать.
Праведны понеть не можут, што он творит.
— Куроптев, ты што затеял?
— Я-то? Я вот план снимаю на предмет застройки пустуюшшей плошшади зданием трактира.
Праведны бегом к боhу.
— Осподи, осподи, твой-то Куроптев, как отличился! В цареве небесном трактир ставит! Разрешенье имет!
Осподи брови насупил, да скорым шагом к безобразнику:
— Куроптев, ты знашь, што полагается за нарушение тишины и спокойствия в обшественном месте?
— Так точно. Только понапрасну они шум поднели. Опосле сами блаhодарить будут.
— За што благодарить?
— А вот за трактирно заведение, распивочно и на вынос, с продажей папирос.
— Дурачина ты, табашна шишка!
Осподу смешно. — Люди всю жись рай зарабатывают, а ты без заслуг, только в силу моїх к тебе личных синпатий сюда попал — и то тебе, болвану, не сидится… Больше ничеhо, што в аду тебе лучша прописаться.
— Сопроводительну бумажку получить можно?
— Спешно известим сами. Ступай туда. В аду ворот много и все входы настеж.
Выписали Куроптева из рая. Ключарь Петр и дорогу сказал:
— Поди прямо, вечером поворотиссе на запад.
Куроптев идет день, о закатимом повернул во мрачну сторону. И вот горелым запахло, потом скрежет и визг слыхать стало. Дале — корпуса увидал высоки, ворот много. Ад есть. Черти Куроптева под локотки примают, в жарко место садят. А Куроптев свое:
— Покурить, ребята, нет ли?
Ему лоток с папиросами в колены высыпали и всё дороги сорта. Он три папиросы подраз закурил. Сидит нажигается. С утра опять за табак. С бесями дружба, и чертовкам Куроптев надо. Кажна обниматься лезет, в губы припадат, кажна записываться зовет, и видом кажная, как жаба. Мужику это каково? Он и табаку не рад, на волю запросился, да нет, не уйдешь. В ад входы полы, а выходу нет. Куроптев опеть потемнел. Брови нависли, дума на мысли.
Против главного корпуса лужок был травами высажен узорами. Этта малы бесенята с няньками гуляли. Куроптев веревку намелил, ходит с метром да эту лужайку измерят.
Бесям интересно:
— Товарыш Куроптев, вы это што делаїте?
— Я-то! Я планирую. Церькву-храм будем ставить на сем месте. Направо колокольна, прямо алтарь, звон будет, ладан, пение…
У бесей со страху животы того разу схватило. Ко главному сотоны прилетели:
— Дедушко, отаманушко! Куроптев в аду церькву строїт. Уж колокольна готова. Всех, всех задушит, закадит…
Сотона в чем был к Куроптеву:
— Товарыш Куроптев, это што?
— Храм божий ставим. Слыхано-ли, штобы помолицца зат-ти некуда было. План готовой, сейчас на биржу за рабочими пойду.
— Поди-ко ты лучче вон. Проваливай, куда хош!
— Нет, я раздумал, мне тут дородно.
Сотона на небо депешу:
— Зачем таких боhомолов в ад посылаете? Ваш Куроптев в преисподней церьков строїт…
Из раю ответ:
— А мы што будем делать, коли он сам так захотел?
— Возьмите, ради боhа, обратно.
— Довольно мы с їм бились. Нам свой спокой дороже.
Што делать? Лихо-то ведь споро, его не сбудешь скоро.
В аду кажной день заседанье. Как Куроптева выжить. Вот бес Потанька предложил:
— Дедушко, отоманушко, ты с меня шкуру спусти, натени на барабан, я с барабаном за ворота выйду, тревогу ударю, увидаете, што будет.
Дедушко со внучка шкуру спустил, сделали барабан. Потанька с барабаном за ворота выбежал, ударил сбор. Куроптев старой службы солдат, привык слушаться команды. Барабан услыхал, амуницию подтянул, ранец на плечи и ать-два — вымаршировал из аду. Только он за ворота, беси ворота на запор, да еще бревно изнутри привалили.
А Куроптев осмотрелся, тревога ложна…
— Ах, дуй вас горой! Он в ворота ломится, а беси исподворотни языки кажут, хвостом дразнят:
— Не пустим боле! Не пу-у-стим! Нам тоже своя жись дорожа.
Опять значит Куроптев, куда глаза глядят, бредет по дороги. У птицы гнездо, у зверя логовище, а ему человеку негде глава подклонить. И на стрету ему опеть тот человек, такой хорошо оденой. А это был сам боh: