Как иногда заканчиваются отпуски
Подъем занял больше времени, чем планировалось: Итагаки, предельно ослабевший в борьбе с болезнью, несколько раз останавливался отдохнуть. Дать понести Леониду свой футляр с родовым мечом, из-за которого и получил свою кличку, он отказался.
— Я носил его при себе всю жизнь, — пояснил он, — и теперь донесу сам, всего-то ничего осталось. К тому же, тебе еще обратно топать, а мне уже нет.
Во время одной их передышек Итагаки рассказал Леониду в двух словах свою историю с того момента, как они в последний раз поработали вместе на Балканах. После этого Катана с шиком спустил свои гонорары и деньги, вырученные от продажи «сувениров» с войны, и поехал в Ирак. Затем учил сирийцев воевать — которых именно, он не уточнил — и, обнаружив у себя тяжелую болезнь, вернулся домой.
— Понимаешь, я внутренним чутьем сразу понял, что смерть, не найдя на меня ни пули, ни осколка, ни штыка, подошла с другой стороны… Провел свои последние месяцы дома, а когда исход стал очевиден — продал все имущество, остатки денег роздал на благотворительность, оставил себе на билет сюда… и вот я здесь.
— У тебя нет семьи?
Катана усмехнулся.
— Можно подумать, у тебя она есть. У таких, как мы, не может быть семьи.
— У меня уже есть.
Японец медленно повернул голову.
— И… ты все еще воюешь, несмотря на это?
— Воюю, — кивнул Леонид, — только теперь уже не за деньги.
— Завидую… Должно быть, здорово воевать не за деньги… Это то, чего мне испытать не довелось. Что ж, идем. Последний рывок остался.
С вершины горы Каймон открывался воистину потрясающий вид на вечернюю Кагосиму и облака, окрашенные в красное последними лучами солнца. Как назло, вершина была далеко не безлюдной: тут встречала закат какая-то парочка.
— Ладно, подождем, — сказал Леонид. — Ты ведь не очень спешишь?
— Не то чтоб очень, — Катана улыбнулся так, словно собеседник удачно пошутил.
— Ладно, тогда я позвоню… Скажу, что задержусь.
Он достал из кармана мобильный телефон, с виду обычный, и нажал секретную комбинацию. Касс отозвался почти сразу.
— Прием?
— Касси, я тут на гору Каймон поперся, да случайно старого знакомого встретил… Коллегу. Бывшего. Так что я задержусь.
— Ты как-то странно меня назвал, — заметил Касс. — Если ты выпил — срочно спрячь интерком и не отсвечивай им.
— Я говорю — коллегу встретил! — Леонид сделал вид, что на той стороне линии его не расслышали. — Задержусь, понимаешь? А еще у меня батарея садится — вызови мне такси. Прямо к горе Каймон. Касси, ты меня понимаешь?
— Ты влип? — уточнил Касс.
— Да, такси. Спасибо. До встречи.
Он отключился и скосил глаза на парочку: вроде, собираются уходить.
Вдали в сгущающихся сумерках ярко светились огни Кагосимы. Итагаки молча смотрел на город, и его лицо выражало странную печаль. Леониду не раз приходилось видеть лица обреченных, приговоренных или смертельно раненых — каждый встречал свой конец по-своему. Но лицо Катаны было каким-то другим. Словно он сожалеет не о своей скорой кончине, а о чем-то другом, что нельзя описать простыми словами и понятными категориями. И вообще — этих японцев поди пойми.
Парочка поднялась и пошла к спуску. Леонид вынул из кармана плоскую фляжку и снял колпачок-стаканчик.
— Ну что, Катана, коньячку на посошок?
— На посошок?
— У нас так говорится. Перед дальней дорогой, другими словами.
— Годится, — согласился японец.
— Держи.
Леонид вручил ему стаканчик, отвинтил крышку и налил коньяка. Катана отхлебнул и причмокнул губами.
— Хороший коньячок…
Его пальцы разжались, стаканчик упал на землю, но Леонид успел подхватить оседающее тело одной рукой, второй вынул из кармана интерком.