лены в самых разнородных сочетаниях, всегда не только правдоподобных, но поражающих своей верностью во всех отношениях. Поверия и обычаи русских людей, их доброта и их слабости, проявления их душевной теплоты, а подчас и нравственного падения, их отношение к власти, к суду, к церкви и науке, будни и праздники, скорби и трагедии их существования, сменяя друг друга и переплетаясь между собой, проходят пестрой вереницей в его рассказах. Любовь к русскому человеку, несмотря на трезвый взгляд на его слабости и недостатки, теплится и сквозит в этих рассказах. Не закрывая глаз на неприглядные стороны русской жизни, резко оттеняя внутренние противоречия и „безобразия“, которыми иногда проявляет себя русский человек, Горбунов не забывает про тяжелые исторические условия, оставившие, даже и отойдя в область прошедшего, свой след на нравственном складе и многих сторонах „поведения“ этого человека. Крепостное право и дореформенное бессудие наряду со стремительностью и непосредственностью начальственной расправы, тяжкая многолетняя военная служба и мрак невежества, не только не рассеиваемый, но иногда любовно оберегаемый, находят себе место во многих рассказах Горбунова. В области общественной жизни, публичных развлечений и различных торжеств творчество Горбунова и его способность подметить, в юмористической форме, выдающиеся внутренние моменты находили себе обильную пищу. Таковы описания им фантастического заседания уездного земского собрания по вопросу о прибавке к жалованью станового пристава ста рублей, заседания „Общего собрания общества прикосновения к чужой собственности“ – чествования в Москве в 1866 году американских моряков и т. п. Некоторые из рассказов Горбунова, так же, как и отдельные его выражения, как, например, „от хорошей жизни не полетишь“ (в рассказе «Воздушный шар»), приобрели громкую известность. Таковы „Безответный“, „Нана“, „Затмение солнца“, „У квартального надзирателя“, „С легкой руки“, „Травиата“. Особняком от созданных им типов и фигур стоял в его рассказах отставной генерал Дитятин. Горбунову пришла счастливая мысль дать живое изображение отставного военного николаевских времен, окаменевшего в своем миросозерцании, прочно установившегося в своих наполовину бессознательных взглядах и чувствах, окруженного со всех сторон изменившейся действительностью, на проявление которой ему невольно приходилось отзываться по-своему. Из рассказов Горбунова постепенно создался образ, разработанный с особой любовью и тончайшей наблюдательностью. Мало-помалу генерал Дитятин в лице Горбунова сделался любимым посетителем всех кружков и собраний, в которых участвовал последний. Речь генерала, полная своеобразных указаний на историю и положение нашей литературы, сказанная в 1880 году на литературном обеде, данном „отставному коллежскому секретарю Ивану Тургеневу“, представляла своего рода совершенство и пользовалась чрезвычайной популярностью в литературных кругах. Живая наблюдательность Горбунова и его способность всматриваться во внутреннее содержание явлений русской жизни, влагая его в яркое изображение, не ограничивались настоящим и недавним прошлым, но заставляли его представлять себе и далекое прошлое в выпуклых и жизненных образах. К изображениям недавнего прошлого принадлежат превосходные и довольно обширные очерки и рассказы „Из московского захолустья“, „Мысли на парадном подъезде“, „Забытый дом“ и „Дневник дворецкого“, а также в „Сказании о некотором зайце“, вымышленная переписка между архимандритом Фотием и князем А. Н. Голицыным, ярко рисующая печальное время сочетания воедино аракчеевщины, лицемерия, сентиментального бездушия и мистицизма. Знаток бытовой истории древней Руси, Горбунов в таком совершенстве владел языком XVII и XVIII веков, что ученый исследователь старины Савваитов счел „Письмо из Емса“, написанное языком XVII века, за копию подлинного статейного списка. В письмах, грамотах и челобитных, написанных старым языком, Горбунов поражает не только знанием бытовой истории и способа выражений, но и способностью глубоко войти в соответствующее времени миросозерцание царского воеводы, посланного за границу боярина, дьяка приказа разбойных и татебных дел, верхового скомороха (т. е. актера). Так, например, умел он описать победу генерал-лейтенанта Комарова над афганцами на Кушке (18 марта 1885 г.) или в царской грамоте „окольничему нашему Анатолию Феодоровичу“ подробно изложить весь ход современного уголовного процесса с участием присяжных заседателей с точки зрения и в пределах понимания русского человека второй половины XVII столетия. Живо интересуясь историей театра, Горбунов посвятил ей одиннадцать очерков, разработанных по редким и многочисленным источникам, подвергнутым им строгому критическому разбору. Знакомство с рассказами и очерками Горбунова во всей их совокупности заставляет видеть в нем не только ценного бытописателя и неподражаемого юмориста на почве окружавшей его действительности, но и человека, в творениях которого „сквозь видный миру смех“ слышатся если не „невидимые слезы“, то, во всяком случае, скорбь сердца, любящего свой народ и болеющего за него. Сочинения Горбунова изданы им при жизни дважды, а после его кончины вместе с ненапечатанными дотоле произведениями вошли в посмертное издание, сделанное А. Ф. Марксом. Кроме того, графом П. С. Шереметевым они изданы в роскошном виде с иллюстрациями русских художников. Личные воспоминания о Горбунове Т. И. Филиппова, А. Ф. Кони и графа П. С. Шереметева, напечатанные в „Новом времени“, в „Вестнике Европы“ и изданные отдельно, содержат в себе подробные сведения о личности Горбунова и ее характеристику».