Ответные грамоты князя И. Ф. Овчины Оболенского повез в Литву его слуга Яков Снозин, выехавший из Москвы 2 марта 1536 г.465 Одна из них предназначалась гетману Ю. Радзивиллу — партнеру по дипломатической переписке с литовской стороны, а другая — двоюродному брату, князю Федору Оболенскому. Письмо пленному родственнику начиналось традиционными пожеланиями здоровья и содержало радостное для Федора Васильевича известие о рождении дочери: «А здесе, господине, — писал князь Иван брату, — семья твоя и сын твой, дал Бог, поздорову, и дал Бог, княгиню твою Бог простил: родила дочерь; дай Бог, ты бы здоров был, и они бы здоровы были…»466. Девочку назвали Авдотьей: в составленном позднее кем-то из гетманских писарей списке писем, отправленных князем Федором Оболенским, упомянуты и «листы» «до сына своего, князя Дмитрея, и до дочки своей Овдотьи» (см. Прил. III, № 1).
Андрей Горбатый отправился из Москвы в Литву вместе с Яковом Снозиным, но уже два месяца спустя, в мае 1536 г., он снова прибыл в русскую столицу, на этот раз — вместе с очередным гонцом Ю. Радзивилла, Владиславом Роговским467. 11 июня А. Горбатый двинулся в обратный путь468; какова была цель этого путешествия в Москву, оказавшегося для него последним, остается неясным: писем его господина, кн. Ф. В. Оболенского, относящихся к весне — началу лета 1536 г., не сохранилось.
Между тем в августе 1536 г. в положении князя Федора Васильевича произошла резкая перемена к худшему. О причинах этой перемены Андрей Горбатый поведал в письме сыну своего господина, кн. Дмитрию Оболенскому: «Издеся, государь, отець твой, осподарь мой князь Федор Васильевич, дал Бог, здоров, а седит нынеча отець твой, государь мой на лядской граници, в королевском замку Мел(ь)нику, у великой тегине. А потому отца твоего, моего государя, господарь король узял у пана виленского у Юрья Миколаевича Радивила, у гетмана великого князства Литовского <…> што было обговороно отца твоего, што бутосе отець твой от пана виленского хотел бежати до Москвы» (см. Прил. III, № 2).
Из рассказа А. Горбатого следует, что кн. Ф. В. Оболенский был заточен в Мельницкий замок по обвинению в намерении бежать на родину, но верный слуга дипломатично обошел вопрос о том, имели ли эти обвинения («обговор») под собой какие-либо основания. Некоторые подробности этой истории узнаем из письма Н. Нипшица прусскому князю Альбрехту, датированного 28 августа 1536 г.
По словам Нипшица, «герцог Овчина» задумал побег из Вильны в Ливонию и вполне мог осуществить свой замысел, ведь ему нужно было проехать всего 122 мили до ливонской границы, на что хватило бы одного дня и одной ночи пути. Планировалось, что в его распоряжении будет 10—15 лошадей. Но кто-то из слуг, посвященных в замысел пленного воеводы, выдал его королю. «Герцог Овчина» был закован в тяжелые цепи; его советчики и помощники были также сурово наказаны469.
Учитывая дату сообщения Н. Нипшица и считая, что его рассказ относился к недавним событиям (в противном случае излагаемая им информация теряла бы характер «новостей», которых ждал от него его постоянный корреспондент — Альбрехт Прусский), можно предположить, что планы побега были раскрыты во второй половине августа 1536 г. В таком случае в Мельницкий замок кн. Ф. В. Овчина Оболенский был переведен, вероятно, в сентябре.
Здесь его товарищами по несчастью стали князья А. И. Палецкий и М. Ю. Оболенский: в написанном, вероятно, осенью 1536 г. послании племяннику кн. Федора Васильевича, кн. Василию Федоровичу Оболенскому, Андрей Горбатый упомянул, что его господин (дядя адресата) находится в Мельницком замке, «а с ним сидит князь Андрей Палецкой да князь Михайло Юрьевич Кривоног, што взят под Крычевом» (Прил. III, № 3).
Неудачливый воевода кн. М. Ю. Оболенский, по прозвищу Кривоног, руководил, как мы уже знаем, походом на Кричев и был взят в плен под стенами этого города примерно в конце июля 1536 г. (в начале августа об этом уже было известно в литовской столице)470; 28 августа, по словам очевидца (Николая Вольского), плененные под Кричевом воеводы были приведены в Вильну471. В Мельник кн. М. Ю. Оболенский был доставлен не раньше сентября. А вот содержавшийся там же кн. А. И. Палецкий томился в литовском плену к тому моменту уже два года: согласно списку пленных в Литве, составленному в октябре 1538 г., князь Андрей Иванов сын Палецкий был «пойман под Смоленьском» (Прил. II с. 120). Вероятнее всего, это произошло в сентябре 1534 г., когда под Смоленском действовал литовский отряд под командой князя Ивана Вишневецкого472.
466
Там же. С. 27. Далее в своем письме боярин переходит от семейных дел к дипломатии и отношениям между двумя государствами: эти строки явно предназначались для глаз (или, точнее, ушей) гетмана Ю. Радзивилла (там же. С. 27—29).
470
EFE. Vol. XLVII. № 201. P. 48 (сообщение Генриха Готша Альбрехту Прусскому от 4 августа 1536 г.)
471
Ibid. Vol. XXXV. № 502. P. 163: «вчера приведены пленные московиты — два воеводы, Оболенский и Колычев, с прочими пленниками, которые разбиты и захвачены под Кричевской крепостью» (Н. Вольский — князю Альбрехту, 29 августа 1536 г.)