Таким образом, под влиянием слухов о начавшихся в Москве междоусобицах литовские паны начали лелеять надежду на реванш. Но, как мы помним, еще недавно литовское правительство признавалось в своей неготовности к войне. Как объяснить подобную метаморфозу? По-видимому, виленские политики вовсе не собирались начинать войну немедленно: они и не смогли бы этого сделать тогда. Но происходившие в Москве события — смерть Василия III и начавшаяся при дворе борьба за власть — позволяли рассчитывать на миролюбие правительства Ивана IV, а тем временем Литва могла вести подготовку к войне. Как показало будущее, эта подготовка заняла у нее более полугода.
Еще в начале января 1534 г. виленский двор был настроен вполне миролюбиво по отношению к России: король даже отложил решение других внешнеполитических вопросов, как, например, пограничных споров с Ливонией, до прибытия московских гонцов с охранной грамотой на приезд литовского посольства90. В наказе отправленному 8 января 1534 г. в Крым московскому послу Ивану Челищеву говорилось даже, что с литовским посланником отправлена опасная грамота «на послы, а король посылает к нему (Ивану IV. — М. К.) своих послов…»91. Однако в этом наказе русское правительство выдавало желаемое за действительное: литовское посольство так и не было отправлено в Москву. К тому времени, когда в Вильне получили еще недавно столь желанный охранный лист для послов, позиция литовской рады по отношению к России уже изменилась под влиянием все новых известий оттуда о распрях при московском дворе. Московские посланцы, прибывшие к середине января в Литву, были задержаны на границе; в Вильну их допустили только в самом конце этого месяца92. На 15 февраля король созвал в Вильне сейм, на котором было принято решение о войне с Москвой93. Комментируя это решение, Н. Нипшиц писал в Кенигсберг князю Альбрехту 2 марта, что «к этому побудило литовцев ничто иное, как великие раздоры… в Москве между братьями прежнего (великого князя. — М. К.) и юным великим князем…»94.
24 февраля Т. Бражников и Ю. Звягин вернулись в Москву с ответными грамотами, соответственно, от короля и от рады. Ответ гласил, что «перемирье весполок з смертью великого князя… доконало», если же Иван IV хочет быть с королем «в братстве и приязни по тому, яко был… Казимер король и великий князь з великим князем Василием Васильевичем и з дедом его великим князем Иваном Васильевичем», то пусть пришлет своих послов к «Юрьеву дни»95, то есть 23 апреля. Таков был ответ короля, весьма похожий, по справедливому замечанию Л. Коланковского, на ультиматум96. А паны-рада в своем послании от 8 февраля язвительно советовали боярам «стеречь» великого князя — «абы он в молодости лет своих к великому впаду и з господарьством своим не пришел»97. Реакция в Москве на полученный от короля и панов ответ была резко отрицательной: присланная литовской стороной опасная грамота на приезд русского посольства была отвергнута: «князь великий грамоты не полюбил, потому что о ней к королю не приказывал и послов своих к королю слати не хотел»98; грамота панов-рады к боярам осталась без ответа. Фактически в отношениях между двумя государствами с конца февраля произошел разрыв.