Искусно завязав петлю, Добек молча подошёл к немцу и, не дав ему опомниться, закинул её подмышки. Хенго счёл это шуткой, ещё не догадываясь об опасности, но в эту минуту Добек ухватил другой конец, перекинул его через сук, рванул — и немец с криком повис над огнём, тщетно пытаясь вырваться из туго затянувшейся петли. Затем Добек накрепко привязал верёвку и улёгся неподалёку, на траве, не переставая подкладывать сучья в огонь, чтобы Хенго сгорел живьём.
Все это произошло так быстро, что Хенго, ошеломлённый внезапностью, почти лишился чувств. Добек от волнения не мог даже ругаться, — он лежал, не сводя с немца сверкающих глаз, и наслаждался.
Хенго хныкал и молил убить его сразу, но Добек не отвечал ни слова, только собирал ветви и поминутно подкладывал в костёр, который разгорался все жарче. Дым и пламя, поднимаясь все выше, уже охватили предателя. Он стонал все слабей, а верёвка, раскачиваясь, вращалась вместе с ним среди пламени.
Когда стоны стали затихать, мститель привёл с пастбища обеих лошадей, навьючил на них поклажу, взнуздал и теперь только дожидался, когда кончится немец.
Хенго ещё метался, но стонал все слабее.
Ожидание, видимо, истомило Добека, и, схватив копьё, он пронзил ему грудь.
Потом отошёл от костра, а немного спустя тело сорвалось вместе с обломившимся суком и упало в огонь: во все стороны брызнули искры и раскалённые угли, и пламя охватило труп. Теперь уже не оставалось ни малейшего сомнения, что Хенго не может ожить, и Добек, плюнув на его останки, вскочил на коня и быстро удалился.
Ему сразу сделалось легче, и, благо ночь была светлая, он отправился в путь, едва дав передохнуть лошадям; однако поскакал не домой, а прямо к озеру Леднице, где надеялся встретить уже в походе воевод с войском.
Он с такой поспешностью мчался к своим с вестями, добытыми в лагере врага, как будто за ним гнались по лесу ведьмы и лешие, до того не терпелось ему поскорее попасть к Пястуну и к своему отряду.
Всех, кто владел в Полянских общинах копьём или пращой, Пястун собрал на берегу Гопла. Дав приказ тысячникам, сотникам и десятникам разбить весь люд на отряды и назначив военачальников и воевод, подчинявшихся непосредственно ему, Пястун увидел, что войска у него гораздо больше, чем того требовала оборона. И хоть был он не воином, а простым бортником, но и этими роями распоряжался так, что впервые вместо беспорядочных кучек, разбегавшихся по полям и лесам, создал войско, которое могло представлять угрозу даже для немцев.
С вооружением — правда, по-прежнему убогим — тоже теперь стало лучше, ибо воеводы и тысячники сами следили за тем, чтобы никто не шёл с голыми руками. Лошадей на всех не хватало, и многие шли пешком, но их вооружили тяжёлыми копьями, мечами и щитами.
Эти щиты должны были заменять доспехи, которых не было ни у кого. Щитов заготовили великое множество из липовой коры и дерева и долго ещё употребляли впоследствии.
Поднявшись осенним утром на холм, откуда видна была уже выстроившаяся во главе с воеводами рать, в которой можно было различить каждую общину и округу по божкам и знамёнам, водружённым на высокие колья, Пястун в душе порадовался: дружины стояли стройными рядами и весело отвечали на его приветствие.
По всему войску был оглашён приказ, предписывавший междуречанам, познанцам[68], кувякам[69], бахорцам[70] и другим выступить в порядке во главе со своими воеводами, продвигаясь к границе по трём дорогам. Каждый отряд должен был знать о продвижении остальных, дабы не мешать друг другу в пути и на пастбищах и не опустошать родной край. Идти было приказано, соблюдая тишину и порядок, чтобы неприятель не узнал преждевременно о походе, не бежал и, не имея времени подготовить засаду, не мог бы их окружить. Сам Пястун с сынком, которого, несмотря на юные годы, готовил к воинскому ремеслу, шёл посередине, желая все видеть своими глазами.
Отмечалось, что воеводами князь назначал людей, отнюдь на это не надеявшихся, и обходил тех, что добивались воеводства. О том, где находился Добек, знал он один, остальные же поговаривали разное, а в отряде пока его заменял другой.
Однажды вечером, когда вся рать огромной лавой двигалась к границе, сделали привал на опушке леса. Пястун, сынок его и несколько воевод сели погреться у огня. Тихо беседуя, они жарили на костре мясо убитого козла, как вдруг невдалеке послышался шорох, и перед князем внезапно предстал Добек: он побледнел, казался потрясённый и настолько был изнурён скитаниями, что едва стоял на ногах.
68
Междуречане, познанцы — едва ли существовавшие мелкие польские племена, обитавшие, по убеждению Крашевского, в районах, где позднее возникли города Мендзыжечь (Междуречь) и Познань.
69
Куявяки — польское племя, — обитавшее в окрестностях озера Гопло и цепи озёр в бассейне реки Нотець.
70
Бахорцы — обитатели Бахожи, или Бахоры, довольно обширной болотисто-луговой местности между северной оконечностью озера Гопло и рекой Згловенчкой.