Доман хлопнул в ладоши, и ворота со скрипом отворились.
Волк, просидевший несколько дней в неволе, был оглушён, напуган и нескоро решился воспользоваться свободой. Со двора улюлюкали, стучали палками в стену; он съёжился, но не двигался с места и только ляскал зубами. Наконец, его выгнали раскалёнными прутьями; добежав до ворот, он высунул голову, осторожно огляделся, прыгнул и остановился. Все замерли, не сводя с него глаз, только визгливо завыли собаки, а волк побежал — сначала неуверенно, потом быстрей, быстрей, все время высматривая, каким путём пробраться в лес.
А бежать было трудно: люди со всех сторон преграждали ему путь. Доман первый настиг его, бросившись наперерез, чтоб не дать ему ускользнуть. Зверь ещё вихлял ленивой рысцой, когда спустили собак, — они сразу накинулись на него. Тут только началась настоящая охота.
Кое-кто из слуг уже смелей подбегал к волку, кто-то издали метнул копьё, которое лишь слегка задело его по спине, собаки вцепились ему в ляжки и стали рвать зубами. Доман, пользуясь этим, навалился, с необыкновенной ловкостью забил копьё в открытую пасть зверя и уложил его на месте. Пока шла потешная охота, со двора доносились крики, смех и рукоплескания: девушки, вскарабкавшись на забор, подзуживали охотников, дети размахивали палками. Даже старый Виш не мог спокойно усидеть и несколько раз хватался за меч. А когда волк, истекая кровью, упал наземь и собаки бросились его душить, все сбежались посмотреть вблизи.
Дней пять назад один из людей Домана поймал его в лесу, оглушив ударом по голове; полумёртвого зверя связали и привезли во двор, где он отошёл и ожил, чтобы теперь послужить забавой.
Когда оттащили убитого волка в сторону, началось состязание в стрельбе из лука и пращи. Доман оказался самым ловким, хотя другие старались изо всех сил сравняться с ним. Виш только смотрел и вздыхал, пряча трясущиеся руки. В своё время и он стрелял не хуже.
Когда стемнело и в горнице зажгли лучину, они снова сели совещаться и долго шептались наедине; наконец, Доман предложил гостю отдохнуть, уступил старику свою постель, а себе велел принести сюда же другую.
Чуть свет они вскочили; лошади, как о том Доман распорядился с вечера, уже ждали, но люди, хотя им очень хотелось ехать со своим господином, должны были остаться дома.
До Милоша Лешека было целый день пути лесом. В мешках за плечами они везли еду, в деревянных просмолённых баклажках — мёд; лошади, привыкшие к трясинам и лесам, не страшились такого путешествия. Доман ехал впереди.
Для скорости выбрали кратчайшую дорогу — по болотам и непроходимым чащам. Кое-где громоздились сваленные бурей полуистлевшие деревья; они поросли мхом и переплелись ветвями и корнями, преграждая путь, и тогда их приходилось объезжать кругом; кое-где попадались затянутые ряской речонки, через которые с трудом переправлялись лошади, карабкаясь по осклизлым берегам. В этой глуши, редко видавшей человека, зверь был не так пуглив и выскакивал чуть не из-под ног. Среди ветвей светились горящие глаза диких кошек, под кустами урчали медведи, с оглушительным треском и топотом разбегались стада лосей и оленей. Даже густые верхушки деревьев кишели птицами и белками, которые шелестели над головой…
В таинственную и жуткую глубь дремучего леса с трудом пробивались солнечные лучи, и когда под вечер путники выбрались из тёмных густых зарослей, оба с облегчением вздохнули.
На лугу остановились стряхнуть с себя листья, шишки, гусениц и мох, которыми засыпал их лес.
Вдали уже виден был дым. На лысом холме возвышался земляной вал, покрытый дёрном, за которым зеленела густая роща. Над деревьями синей лентой поднимался дым — признак человеческого жилья. Вал, окружавший городище, был так высок, что за ним оставались укрытыми все строения.
Подъехав ближе, они разглядели посреди вала узкий проход, загороженный высоким частоколом… Но и тут не чувствовалось никаких признаков жизни. Ворота были заперты. Они постучались — никто не вышел, хотя на гребне вала они заметили несколько человеческих фигур. Виш затрубил.
Однако они долго простояли, прежде чем из-за высокого тына показалась человеческая голова в ушастой волчьей шкуре.
Старик просил их впустить, но слуга буркнул, что князь Милош никого не принимает. Они настаивали и несколько раз вызывали стражу, пока их, наконец, не впустили. Ворота распахнулись, они проехали по тёмному проходу, разделявшему вал, который опоясывал городище, и очутились во дворе, заросшем густым кустарником. Исполинские дубы и липы с широко раскинувшимися ветвями закрывали чуть не весь двор. За ними в тени стояло раздавшееся вширь низкое деревянное строение с просторным крыльцом и высокой кровлей.