Старик сидел долго с непокрытой головой, хотя солнце палило нещадно. В пустыне оно и в конце сентября почти такое же жаркое, как летом. Жакуп был неподвижен, как тот камень, на котором он сидел, и так же серел его ватный чапан бывший когда-то синим, но вылинявший под дождями и солнцем.
Но вот Жакуп поднялся, посмотрел еще раз на стену, повернулся, надел шапку и пошел назад — еще медленнее, чем шел туда. Раза два или три он подносил руку к лицу, тер глаза — в них, вероятно, попадал песок, вызывая слезы, они мешали смотреть, и старик даже спотыкался.
Жакуп дошел до берега, спустился в русло Дарьи, пересек его и исчез между разными лагерными вещами, снятыми с верблюдов, — там был у него свой уголок, и он, вероятно, лег отдыхать.
«Зачем Жакуп ходил к этим развалинам? — Алибек вновь строил разные предположения, и все они не могли быть правдоподобными. — Тут какая-то загадка, тайна, но имеет ли она отношение к сокровищам Джунаид-хана?»
По-прежнему теснила сердце тревога.
Алибек понял только одно: этот неразговорчивый, скрытный и вообще очень странный старик неспроста ходит к остаткам древней стены и снимает перед ней шапку.
«Я должен еще раз забраться в подземелье, должен — хотя чуть не погиб в нем, — произнес он про себя, — но теперь я буду осмотрительнее. Как только заживут руки, выберу подходящий момент и пойду… А пока буду работать с профессором Стольниковым. В его палатке буду встречать Лину…»
О чем может рассказать бусинка
Теперь половина профессорской палатки была занята различными находками, взятыми при раскопках городища. Тут лежали ржавые обломки мечей, наконечники копий, топоры, черепки от посуды, кульки с золой и остатками угля и множество разнообразных костей — целых, перебитых, пересеченных чем-то острым.
Когда профессор отдыхал, то голову клал на каменный жернов, подложив фуфайку, а ноги покоились на низком железном сундуке-сейфе. В нем хранились документы и деловые бумаги экспедиции, а на дне россыпью лежали золотые монеты, найденные Дмитричем.
Вставал Николай Викентьевич очень рано и садился за дневник. После завтрака вместе с сотрудниками шел на раскопки, указывал, в каком порядке их вести, потом возвращался в палатку. В это время приходил Алибек, и они занимались разбором накопившихся трофеев. Находки, отдельно по видам, нумеровались, заносились в особый журнал, причем указывались данные измерения и особые видовые признаки. Костями занимался Григорий Петрович, это было по его части. Кроме археологии он интересовался зоологией, в юности изучал анатомию и криминалистику, но с годами отошел от всего этого, решив до конца своей жизни служить только археологии.
Алибек еще не мог писать — три пальца правой руки, в том числе и указательный, были забинтованы. Он оказывал Стольникову помощь в том, что подавал нужную вещь, производил измерения той или иной находки, упаковывал те, что не требовали сложной упаковки, орудуя при этом больше левой рукой.
Лина утром обычно уходила в пустыню с ножом и сумкой — она все еще собирала свой гербарий. Девушка стала молчаливой. Отчего это?
— Зачем вас черти погнали в такую погоду по пустыне, никак не могу понять, — сказал Николай Викентьевич, глянув в угол палатки: оттуда, из полутьмы, пустыми глазницами таращился на него человеческий череп. — Сумасбродство какое-то, а могло кончиться смертью. Своего поступка вы не можете объяснить ни мне, ни себе. Это потому, что вы еще молоды. Старые любят и умеют объяснять. Вы замечали, как обстоятельно они рассказывают о каком-либо событии? Расскажут, когда, при каких обстоятельствах все произошло, какая была при этом погода, кто присутствовал, что подумалось сначала, что потом, каковы были последствия… Все учитывается, все взвешивается. Это потому, что старец, как говорил Цицерон, свободен от страстей, его суждения ничем не затуманены и его отношение к жизни глубже. Что молчите? Не знали об этом? Подайте-ка, пожалуйста, вон тот пакет. Благодарю, — Стольников взял из рук Алибека пакет, поправил очки, прочитал и отложил его в сторону.
«Говори ты про Цицерона, Македонского, Аристотеля — про кого угодно, — думал Алибек. — Только не трогай меня. И так тяжело…».
Но Стольников вернулся к началу разговора, пытаясь вызвать Алибека на откровенность:
— Нет, тут не сумасбродство. Вы не зеленый юнец, чтобы совершать необдуманные поступки. Что же тогда вынудило вас уйти в пустыню?
Надо было что-то отвечать. Нельзя бесконечно отмалчиваться — это усиливает подозрительность. Но сказать правду — невозможно.