— Поздно говорить об этом. — Лина посмотрела на кабину. — Мне надо ехать.
— Я не могу забыть вас, — зашептал он, приблизившись, — никогда в жизни не забуду. А вы, неужели вы забудете? Ведь нельзя забыть того, что было…
— Теперь незачем вспоминать, — сухо сказала она, отвернувшись и посматривая на кабину: ей не хотелось, чтобы шофер видел их и слышал разговор. — И мне и вам еще многое надо узнать в жизни.
— Мне ничего не надо в жизни, вернись она на один день назад — и в этом для меня все счастье, — горячо проговорил он и дотронулся до ее руки.
Лина скупо улыбнулась:
— Это невозможно. Время назад не возвращается, оно идет только вперед, как и положено. Мы по-разному понимали счастье — в этом вся беда. Ищите сокровища, Алибек. Прощайте.
— Постойте, Лина, — он удержал ее за руку. — Я так много хотел вам сказать, всю ночь думал… Сейчас все смешалось в голове. Неужели вы так и уедете!.. Какие сокровища? Их нет, только вы… Я объясню вам, зачем я искал…
— Не надо, Алибек… — Лина выдернула руку. — Теперь поздно объяснять. Достаточно того, что вы скрывали от меня, от всех, зачем вы сюда ехали, обманывали нас… Я не поверю теперь…
Она пошла к кабине, чуть ссутулившись, осторожно ступая по рыхлому песку — будто тяжесть несла на своих узких плечах… Вот она остановилась, взялась за ручку дверцы. Теперь Алибек видел ее в профиль — глаза потупились, губы сжаты, шапка волос сдвинута немного набок и видно розоватое ушко.
— Лина, я напишу! — крикнул он, подавшись вперед. — Все опишу, что думал и что в душе моей…
Она не обернулась, потянула дверцу кабины на себя.
— Алина! — Он ухватился за кузов, уткнулся лицом в свои руки, закрыл глаза и весь превратился в слух, ждал, еще чуточку надеялся, что услышит отклик: «Алибек!» Ведь всего один день назад, даже меньше, на его зов: «Алина!» сразу же эхом откликалось «Алибек!» и верилось, что их имена неотделимы на всю жизнь, однозвучны, как чувства и желания.
А теперь — никакого отзыва.
«Значит, все, конец…».
Но он еще держался за борт машины, как будто боялся упустить ее, не решался взглянуть, надеялся на что-то. Дверца захлопнулась, и машина сразу рванулась вперед. Алибек потерял опору и упал липом в песок.
Не было в сердце ни обиды, ни злости. Была там пустота и бесполезное запоздавшее сожаление: «Что я наделал!.. Сам, только сам виноват во всем. Я потерял ее. Она не лгала, она любила меня — и вот… Ужасно, что все это не выдуманное, она была со мной, какая есть, настоящая, она была бы вся и навсегда моя, а теперь подо мной только холодный песок и кругом — пустыня, как и в сердце».
Не поднимая головы, он прислушался. Земля еще отдаленно гудела, потревоженная в утреннюю рань колесами автомашины; гул удалялся и совсем затих.
Упираясь руками о землю, Алибек тяжело поднялся. Машина давно скрылась за поворотом. С восходом солнца проснулся и ветер, он усиливался, ворошил сухой песок, засыпая рубчатые следы колес.
Мир не мог после этого оставаться таким, каким он был до сих пор, — Алибека не удивило бы внезапное исчезновение лобастой крепостной стены старого городища, обнаженно возвышающейся над крутым берегом Куван-Дарьи; пожалуй, не удивился бы он и тому, если бы лагерь экспедиции вдруг исчез с глаз и следы его засыпал бы песок, как эту узорчатую вдавленную ленту оставленную колесами автомашины; он счел бы естественным безвременное наступление ночи, появление бледной луны вместо ярко рдеющего утреннего солнца.
Но ничего вокруг не изменилось. Над лагерем вился дымок, ветер подхватывал его и, раздернув, кидал на берег. Слышалось позвякивание лопат — землекопы, вероятно, уже позавтракали и собирались на работу. Чернела выступавшая полукругом над берегом крепостная стена. Возле нее стоял Жакуп и, приложив к глазам руку, всматривался в даль пустыни, отыскивая своих верблюдов. Послышался гул — высоко в небе летел на Москву ташкентский самолет. Солнце улыбалось, его косые лучи не попадали в русло, оно лежало перед Алибеком широкой извилистой тенью.
Не было в этом мире иного пути, как идти к людям, что поднимались на берег, неся на плечах, будто винтовки — штыками вверх, высветленные о землю лопаты, сверкающие на солнце…
Письмо
«… Я сказал, что напишу. Вы не ответили. Решился на это письмо и не знаю, что оно доставит вам — досаду, огорчение?.. Но прошло больше месяца, как мы расстались, — за это время могло что-то измениться, время вносит ясность в казавшееся ранее непонятным, странным и даже страшным…