И, действительно, метров через сто пятьдесят — двести показалась ещё одна просека, похожая на ту, по которой он шёл.
— Ну вот, — немного приободрился Павлик. — Осталось найти свои ямки и тогда уж точно выйду на поле.
Он уверенно свернул влево и пошел дальше. Но ямок не было видно и здесь. Прошел ещё несколько сотен метров — безрезультатно. Повернул обратно. Шёл долго. Ямки так и не попались. Оврага тоже не было. «Молодец, — похвалил себя Павлик, — заблудился окончательно».
— Па-аа-рниии, Во-вааан, Лёоо-хааа! — заорал он, что было силы.
В ответ только негромко щебетали птицы.
Снова достал телефон. Связь также отсутствовала. Настроение окончательно испортилось.
— Блин, ну на кой хрен я забрел в этот лес? Ходил бы себе по полю, — начал корить он себя. — Останавливаться нельзя, скоро начнет темнеть. Тогда совсем будет весело.
От мысли остаться одному в незнакомом лесу заплутавшим начали усиливаться панические нотки. Он снова пошёл перпендикулярно этой просеке без особых надежд. Разболелась голова, давали о себе знать куриные атаки, сердце билось учащенно. В голове укоренилась мысль: «Заблудился. Заблудился по-настоящему. Как в какой-нибудь тайге».
Но шагал. Проплутал около часа. Солнце полностью село за горизонт, и вокруг стало смеркаться.
— Куда Пашка-то ушёл? — недоумевал Лёха.
Вовка пожал плечами.
— Не звонил? — ответил он вопросом на вопрос.
Лёха отрицательно покачал головой.
— Темнеет, скоро домой уже ехать, а он все не показывается и телефон вне зоны доступа... — попробовал дозвониться Алексей.
— Может, он там опять клад отыскал и роет, как трактор?
— Ага, или заплутал на хер. Он в трёх соснах заблудиться может. А тут целый лес, — волновался Вова.
— Пошли тогда к лесу, поорём его. Может, где-то рядом бродит.
Павлуха все никак не мог выбраться из чащи и расстроился окончательно. В голове кружили мысли одна мрачнее другой. Он несколько раз снова кричал товарищей, но всё без толка. Никто не отзывался. Пробовал пару раз менять направление. Безрезультатно.
И вот, когда отчаяние полностью захватило его, ему вдруг показалось, что впереди, между деревьями, кто-то есть. Он уловил глазом некое движение. Пашка напряг зрение. Точно. Впереди показались очертания человека.
— Эй! — заорал он и прибавил ходу, — командир, погоди!
Никто не отозвался, и парень ещё ускорился.
Действительно, метрах в пятидесяти, может быть, больше, в сумерках особо не поймешь, шёл человек. В руках у него была то ли корзина, то ли что-то похожее.
— Дружище! — обрадовался Павлик незнакомцу и припустил почти бегом, насколько это было возможно между деревьев.
«Видать, грибник деревенский», — подумал Павел и снова окликнул человека. Но тот, казалось, не слышал Павлуху или не обращал внимания, будто погруженный в свои мысли. «Глухой что ли, блин?» — появилась мысль.
Расстояние сократилось до минимума, и Пашка сумел разглядеть спину невысокого коренастого мужчины в плаще с капюшоном.
— Стой же, тебя прошу. Я тут заблудился немного. Дорогу к Чернозерью не подскажете?
Мужик, наконец, услышал и остановился. Пашка подбежал к нему почти вплотную и, запыхавшись, снова спросил:
— Как пройти к Чернозерью?
Незнакомец оглянулся. И тут, поначалу обрадованный, что встретил человека, Павел охренел. Нет, охренел — это было не то слово. На пару секунд он просто потерял дар речи, а потом почти обосрался. Причем не столько морально, сколько физически. Незнакомец всем телом развернулся к Павлу и посмотрел на него. Хотя слово «посмотрел» тоже не совсем подходило. Так как у человека не было глаз. Да что глаз, не было никакого подобия лица. Хотя борода имелась. Вместо лица была какая-то серая желеобразная масса зеркального плана. Павлуха четко увидел свое отражение в этом подобии лица. Чтобы ясно представлять картину, надо добавить, что это был точно человек. Руки, ноги, корзинка, плащ, сапоги у него имелись. И он, несмотря на то, что глаза отсутствовали, видел Павла. Это он понял своим подсознанием. Так как незнакомец вскинул на него голову и сделал шаг навстречу. И это было теперь самое страшное.
Ещё полсекунды Павел стоял в оцепенении. Потом истошно заорал и бросился наутёк. И откуда только силы взялись. Он бежал, не оглядываясь, не сбавляя темпа и орал, что есть мочи. «Хана»! — крутилось в голове.
Ветки деревьев хлестали его по телу и лицу, но он не обращал на них никакого внимания. Если бы кто-то из олимпийского комитета сумел засечь время его пробежки, то, безусловно, взял бы его в любую сборную по бегу. Не помня себя, он бежал и кричал, кричал и бежал. Казалось, что этот безликий человек бежит за ним и уже наступает ему на пятки. Но Павлик боялся даже оглянуться. Так жутко ему ещё, пожалуй, никогда не было.