— Ты же сказал, что проблем не будет! — грозно обратился к продюсеру рыцарь.
— Не будет... Не будет... Просто кое-кто ещё не понял, какое счастье упало к ней на голову.
— Ты на что это намекаешь? — раздражённо спросила я.
— Ну как же, герр Герман — очень приятный молодой человек и предмет обожания многих местных девиц, а также твой давний поклонник, который очень уж мечтал познакомиться с тобой поближе...
Всё ещё не понимая, к чему клонит Венцеслав, я заметила:
— А мне какое до этого дело?
— Ну как же ты не понимаешь! Герман — великолепный кавалер, превосходный военный и одна из главных знаменитостей Карнима. А самое главное, что он достаточно богат, чтобы оплатить все твои услуги.
— Скажи, что мне послышалось то, что ты сейчас сказал. Ты что это меня продаёшь?!
— Не продаю, а сдаю в аренду... Да и поскольку сама бы ты ни за что бы не додумалась до столь простого и быстрого способа оплатить все твои долги, мне пришлось самому искать тебе достойную пару.
— Шайзе! Мы далеко не так договаривались! Ты портишь мне всю романтику, мужик! — вмешался Шейм.
— Подожди, сейчас я всё решу, чтоб было так, как договаривались. Будет тебе и романтика, и прекрасный досуг. Я, как внук самого Вацлава Вишневского, гарантирую! — снова вернул себе слово Венцеслав. — А ты, Вивьен, неужели тебе сложно провести пару ночей в компании этого красавца? Глядишь, и самой бы понравилось...
— Да что ты себе позволяешь?!
— Боже, да хватит брыкаться, словно бешеная кобыла, сама же небось не против, просто гордость внезапно взыграла. Подумай просто, тебе уже за тридцать, а до сих пор никто ягодку не сорвал, ещё пару лет и ты придёшь в такое состояние, что продать тебя будет просто невозможно! Я это тебе не как агент, а как друг говорю.
— Да пошёл бы ты с такими предложениями! Я тебе не товар и никаких больше заказных концертов ты от меня не дождёшься... Я надеюсь, что однажды ты подавишься своими деньгами! И считай, что теперь ты уволен! Видеть тебя больше не хочу!
С этими словами я оттолкнула этих двоих от входа в номер и выскочила из двери. Те удивлённо покосились на меня, но я не придала этому особого значения, ибо всё, чего я хотела, так это убраться подальше от этого места. В эмоциональном порыве я вовсе не заметила, как по итогу оказалась на улице.
Поняв, что мне стоит осмыслить произошедшее, я направилась по местами разрушенной брусчатке, куда глядят глаза. В праздничную ночь перемещение по улицам не ограничивали, и народ устраивал свои собственные новогодние гулянья, в кутерьме которых я и заплутала на несколько часов, которые, к слову, пролетели совсем незаметно, ибо мысли о столь отвратительном предательстве со стороны одного из самых близких мне людей и моих собственных принципах заняли меня настолько, что я вовсе перестала видеть окружавшую меня разруху.
Когда я стала так спокойно относиться к выступлениям на корпоративах и светских балах, которые всегда презирала? С каких пор я позволяю крутить своей карьерой другим? И почему я стала забывать свои настоящие ценности и принципы?
Нет, дело не только во мне... Все мы в какой-то мере оставили наши принципы в прошлом, особенно здесь, в Ронии, сильнее всего пострадавшей от главных пороков современности, — жадности, эгоизма, жестокости и полного пренебрежения к жизням других людей. Неужели мы так просто оставим надежды в прошлом? Неужели огонь в сердцах обездоленных людей никогда не загорится вновь, а война оставит в их разуме незаживающий шрам?
Этого я допустить не могу! Просто не могу! Я ведь «Melodie de l'ame», «Прекрасная Тимелия» и золотой голос Оливии... И я могу растопить лёд даже в сердце самой Снёрдхейм! Я, конечно, не пробовала... Но думаю, что у неё тоже есть хоть какие-то чувства, она ведь такой же человек... Верно?
И вот, посреди гремучей толпы, в самом центре какой-то шумной площади, я запела, запела еле слышно. Без музыкального сопровождения и какой бы то ни было надежды быть услышанной, сочиняя слова на ходу. И, как это обычно бывает во время наваждения вдохновения, фразы благозвучно сплетались сами собой.
Люди, до этого суетившиеся вокруг, увлечённые своими делами и не обращавшие на меня никакого внимания, вдруг услышали мой тихий зов, мой крик души. Они расступились, словно море пред Моисеем, и застыли в изумлении, внимая каждому слову песни, что сама собой сейчас возникала в моей голове.
Поймав наступившую тишину и заметив на себе пристальное внимание толпы, я начала петь всё громче и громче, заполняя своим голосом всё пространство площади и привлекая к себе внимание всех, оказавшихся тут, людей своей простой песней, в которую я вложила всю свою душу и все свои переживания. Песней, что была посвящена их стране и их горю, но при этом взывала к стойкости и предрекала лучшее будущее, если за него бороться. Песней, которая поднималась в высоту, туда, к серым тучам, что в ответ сыпали белым снегом, укрывавшим город от всех бед.