Как-то в бассейне, в вечернюю смену, пока одна студентка присматривала за Анной и Ханной, произошел несчастный случай. Точнее, мог бы произойти. Посетителей было немного, вечером приходят в основном те, кто следит за здоровьем, а кроме того типы, которые не знают, куда себя деть, и любители выпить — у нас в бассейне было кафе, которое стало для них священным местом сокровенных посиделок. Выпивка у нас дешевая, настоящие спортивные демократические цены, так все говорили. Я запомнил многих из тех, кто обычно приходил: они наряжались в махровые халаты и тут же усаживались за столик, отделенные от самого бассейна прозрачным стеклом. Смотрели на плавающих и потихоньку накачивались. С водой у них ничего общего не было, последний раз плавали во чреве матери. Но в тот вечер одного из них, изнутри уже изрядно мокрого, черт его знает зачем, понесло в бассейн, он собирался прыгнуть и проплыть стометровку быстрее Джонни Вайсмюллера, это я узнал позже, речь шла о пари, вот ты вообще не умеешь плавать, кто, я, вот именно, ты, ошибаешься, я плаваю как Тарзан, первоклассным кролем — короче говоря, он поскользнулся, упал, ударился головой и рассек лоб. В полубессознательном состоянии он стоял согнувшись и его рвало прямо в бассейн, а кровь лилась и изменяла химический состав воды. Я подбежал, поднял его, как мешок, мешок оказался наполнен камнями, и кое-как, оттащил в амбулаторию. Его привели в порядок и отправили, куда положено.
— Вовремя вы подоспели, — сказала дежурная медсестра. — Нехорошая рана.
— Думаете, обойдется? — спросил я, как будто меня это хоть как-то касалось. — Он был таким пьяным, у него в крови наверняка один алкоголь.
Медсестра улыбнулась. Она была уже в зрелом возрасте, гораздо старше меня, красивая, как позднее лето.
— Не беспокойтесь, все будет в порядке. Не похоже, что у него какие-то внутренние повреждения, а кожа зарастет. Вы работаете у нас?
— Да, — сказал я.
— Никогда вас не видела.
— Не было случая. К счастью.
— В каком смысле?
— К счастью для посетителей. Не требовалась ни ваша, ни моя помощь.
— А, понятно.
Нам принесли кофе, мы еще немного поговорили, так, ни о чем, тут подошло время закрывать, погасили свет, я сходил за плащом и проводил ее до автобусной остановки. Я виделся с ней и в следующий, а потом и во все последующие дни, звали ее Эмма, ни хрена себе, имя прямо как из женского романа, но ее действительно так звали, мы с ней подружились, иногда вместе обедали, я каждый день провожал ее до автобуса, однажды она меня спросила, женат ли я, нет, больше не женат, но у меня есть дети, две девочки, Анна и Ханна, красивые имена, она захотела на них посмотреть. Хорошо, мы договорились на субботу, я приготовил обед и сказал детям, что к нам в гости придет одна тетя, они одевались очень старательно, с той врожденной женской тщательностью, которая в девочках проявляется гораздо раньше разума, если разум вообще себя обнаруживает. Нас охватило коллективное семейное волнение. Она вовремя позвонила в дверь, с точностью до секунды, потом она призналась, что почти полчаса прождала внизу, перед подъездом, не хотела застать нас врасплох, это было выражением внимания к нам, девочкам она принесла сладости, а мне гипсовый оттиск бога Кайроса, запомнила, чем я занимался в университете, об этом мы с ней тоже говорили, она сказала, что я еще молод и может быть было бы неплохо все-таки довести дело с этой археологией до диплома, хорошо, правда нет работы, но человек чувствует себя увереннее, когда у него что-то есть, конечно, она была права, но я ее не послушался, никогда.
Она осталась у нас. Не только в тот день, но все следующие месяцы, до самой смерти. Анне и Ханне она нравилась, хотя я так до конца никогда и не понял их отношений, у нее был к ним подход, она сумела установить ту доброжелательную связь между совсем маленькими девочками и взрослыми, зрелыми людьми, которая так много дает и одной и другой стороне, у одних формирует воспоминания раннего детства, у других оттесняет на второй план просыпающийся страх. Летом мы поехали вместе отдыхать, в один из душных вечеров Эмма пришла в мою постель. Она была в среднем возрасте, в его конце, с крупным, еще крепким телом, никогда не рожавшим, мы целовались, как безумные, молча, она устроилась своей большой, горячей задницей у меня на коленях, я взял ее как-то чертовски страстно, ничто этого не предвещало, я чувствовал к ней только сердечность, а она никак не связана с эротикой. На следующее утро я проснулся весь мокрый и скользкий, как в плаценте, как новорожденный ребенок. Хотел все это забыть… Только когда она умерла, несколько недель спустя, быстро, от болезни, которую скрывала, я кое-что понял. О смерти говорить не стоит.