Так ей казалось, когда она размышляла в постели, ожидая его. А время уже давно перевалило за полночь.
Ее чувства были иными. Строго говоря, ничто не отзывалось в Косаре болью. По сути, в тот момент боль не была для нее актуальной; Косара стала устойчива к ней, спрятала ее куда-то глубоко в себя. Она обозлилась, а обозленность не боль, и чтобы хоть как-то предотвратить переход обозленности в ярость, ей пришлось притвориться безразличной и отстраненной, чужой даже для себя самой. Это работало, но лишь отчасти и не всегда. Иногда ей вновь казалось, что она в темной комнате, где много дверей, и все они заперты, кроме одной, настоящей, которая ведет куда-то наружу, в свободное пространство, и в поисках которой Косара натыкается лишь на запоры, постоянно ударяясь о преграды.
И все это можно было бы вынести — иллюзии и формы, особенно если они красивы, должны существовать, ведь нет иного спасения, кроме иллюзий и красивых форм. Без них жизнь действительно была бы невыносима, и каждый день порождал бы мысль о самоубийстве, ведь каждый приходит в конце концов к мысли о смерти, сон — репетиция смерти, и все это можно было бы вынести, м-да, если бы она два года назад, или два месяца, в любом случае, до известного времени (она совершенно по-другому ощущала смену часов, дней и лет), не заметила, что он всю жизнь живет с еще одной женщиной, а именно — с ведьмой, их старой знакомой. С одной из тех, о которых вы не можете с уверенностью сказать, друг она вам или нет. Сегодня — друг, завтра — нет. Иногда они искренние, иногда холодные и отталкивающие, едва поздороваются, а потом снова сердечные и почти что милые.
И у Косары все сложилось, ей все стало ясно. И теперь она больше ни о чем не думает, ведь во всем мире ничто другое так не важно, как это. Чисто новобелградская бессонница.
В этом не было никакой измены, никакой неверности. Просто Владимир так жил, и даже если бы он родился в какое-то другое время или где-то далеко, в недосягаемом азиатском краю, это не казалось бы ему проблемой. Он здесь одновременно присутствует, хотя бы с точки зрения формы, но строго говоря, одновременно и отсутствует, ведь он так привык. Она объяснила себе все это, но объяснение не могло вытеснить ее исходное состояние — злость.
О, до чего только Косара ни додумалась! Какие только причины ни сочинила, только чтобы избежать одного — заглянуть в саму себя. Ведь, заглянув, что бы она обнаружила? Явно не что-то воодушевляющее: вероятнее всего, лишь много недовольства и страдания. Эти состояния иногда могут быть настолько сильны, что материализуются, примерно так в морской раковине рождается жемчуг. И поэтому она даже не заглядывала в себя. Поводы для недовольства обычно ищут в других. Другие всегда виноваты в чьей-либо неудаче, и с какой стати она должна быть исключением, у современных пар, ах, одинаковая, очень предсказуемая история. Как мы умираем до скуки схожими способами, точно так же мы, разумеется, и живем, и лишь воображаем, что мы особенные, не как все. Это не глупость, это проклятие. Сначала, после обнаружения, что он живет с другой, к тому же знакомой и когда-то даже близкой, она почувствовала, что хочет разбиться вдребезги и исчезнуть. Это была не боль, а ощущение внезапно ушедшей из-под ног почвы, как если бы в лифте на двадцатом этаже провалился пол и несчастный, оказавшийся в лифте в тот момент, сначала, на секунду-две, не более, почувствовал бы, что его тело стало невесомым, а потом — что он словно перышко, которое медленно, но неуклонно, брошенное с большой высоты, падает вниз с рассчитанной Ньютоном скоростью.