Пока я складывала, и вычитала, и задавалась вопросом, что я здесь делаю, в этом гостиничном номере, и зачем все это, в голову полезли всякие глупости, какая-то ерунда. Меня всегда интересовали люди, как они относятся к самим себе и как строят свои отношения с другими людьми. Я растворилась в этом мире, и он полностью овладел мной, в нем я нашла и причину, и смысл. Полагая, что помогаю другим, на самом деле я помогала себе, выдумывая себя — из-за отсутствия собственной истории я так и осталась двадцатипятилетней девицей. И тогда рассмеялась — про себя, конечно, чтобы не разбудить случайного любовника, который скоро исчезнет из моей жизни. Я знала это, а рассмеялась потому, что вдруг вспомнила, неизвестно почему, ведь никто не может управлять собственными мыслями, что я единственная из всех своих коллег прочитала Библию от корки до корки, слово за словом, от и до. Тот, кто в состоянии сделать это, сказал нам профессор Пантич, может надеяться стать человеком и, вероятно, сумеет понять кое-что из того, что случается с ним в жизни, и познать мир в той мере, в какой нам, прямоходящим млекопитающим, это дано.
Что тут скажешь, и слова прозвучали для меня как отгадка, призванная понравиться своей необычностью, правда, несколько вычурной. Совсем как детская песенка: Утка по реке плывет, в клювике письмо несет… О чем вещает этот немолодой и седой мужчина, что за вздор он плетет, задавалась я вопросом, потому что для меня никогда не было проблемой дочитать книгу до конца. То, о чем говорил тогда профессор, было от меня бесконечно далеко — не добраться даже в сапогах-скороходах. И что? Я читала Библию как увлекательный роман, стремясь узнать, что там будет дальше, совсем как в сериале, когда события развиваются совсем не так, как ты ожидаешь. Кроме того, тогда я была неоперившейся ботаничкой, записывала все подряд, и никто, ни в начальной, ни в средней школе не хотел сидеть рядом со мной на первой парте. За глаза меня называли подлизой, но мне было плевать на это и тогда, и тем более теперь.
Моя чувствительность совсем иного рода.
Но кого она волнует, чужая чувствительность, чужие мысли! Из всех эгоистичных вещей в этом мире чувствительность — самая эгоистичная, теперь я понимаю, что имел в виду профессор, говоря про Библию. Чужую чувствительность легко простить, еще легче забыть про нее, а наша собственная сверхчувствительность всегда при нас, постоянно открытая для принятия новых обид и ударов, и, к сожалению, эту боль ни с кем нельзя разделить, как нельзя разделить и наши мысли, так уж сложилось, и точка.
Профессор Попович спал, свободный от мыслей, я же оделась и выбралась из комнаты, меня ожидала подготовка торжественного открытия научного симпозиума. Я была секретарем мероприятия, надо было еще кое-кого озадачить, вычитать и размножить программу, зафиксировав несколько отказов и дополнительных заявок на участие, потом перепечатать рукопись приветственного слова старого академика Великича, который, не разбираясь в компьютерах, презирает их — он корифей нашего гештальта. А вечером, когда закончится пленарное заседание и когда будет понятно, что все гости накормлены и обихожены, я буду заканчивать собственный доклад. Такая уж я, всегда все делаю за других, патологически ответственная за всё, а за свою писанину принимаюсь в самом конце, и не за минуту до двенадцати, а в четверть первого.
Квитанция со штрафом за просроченную парковку, естественно, ждала меня под дворником автомобиля, за внеплановые утренние грехи надо платить тем или иным образом, сразу или в течение последующих семи тощих лет, как говорится в Библии. Лучше сразу, и пусть этим все закончится. На мосту я застряла в пробке: какой-то страдалец, который ничего не слышал о психотерапии или которому она не помогла, что, по существу, одно и то же, раздумывал, не спрыгнуть ли ему в Саву, чтобы раз и навсегда покончить с тем, что зовется жизнью. Никто не спросил его, хочет ли он жить в этом веке, в этой стране, испытывать проблемы в любви или не знать их совсем — неизвестно, что хуже — так что он самостоятельно выяснил суть вопроса и очень быстро нашел правильный ответ. Правда, весьма радикальный, согласно логике: чему быть, того не миновать. Другие участники уличного движения, оказавшиеся в этот ноябрьский полдень на мосту, думали иначе и все куда-то спешили. Я была одной из них, полная свежих воспоминаний о недавнем любовном приключении сотрудницы Центра психологических исследований.