Громкоговоритель затрещал и объявил посадку на рейс Шеннон.
Фрэнк опустил плечи.
— Иди, тебе пора, — грустно сказал он.
Шеннон вытащила из сумочки маленький запечатанный конверт и протянула отцу.
— Пожалуйста, отправь это, — прошептала она, чувствуя, что слезы вновь застилают ей глаза.
Ненавистное письмо словно обжигало ей пальцы. Скоро Митч прочтет его, и тогда между ними все будет кончено.
Фрэнк кивнул и сунул конверт в карман.
— Послушай, детка, ты, часом, не из-за меня решила уехать? — Голос его прервался. — А то Линдзи мне все уши прожужжала — я, мол, вожу тебя на помочах, вздохнуть тебе не даю свободно… Этого больше не будет, поверь… Я постараюсь тебе не мешать.
Какой он сейчас потерянный, несчастный, с горечью подумала Шеннон. За последние два дня он словно постарел на десять лет.
Она обвила его шею руками.
— Не болтай глупостей. Ты тут совершенно ни при чем. Просто я не хочу, чтобы Митч потерял…
Она осеклась и от одной мысли, что Митч может потерять детей, почувствовала боль, как от удара. Отпустив отца, Шеннон принужденно улыбнулась.
— К тому же я скоро вернусь. Ты ведь знаешь…
Однако, судя по угрюмому выражению лица Фрэнка, он вовсе не был в этом уверен.
Не была в этом уверена и сама Шеннон.
Керамическая подставка для карандашей с грохотом полетела на пол.
Что есть мочи стукнув кулаком по столу, Митч яростно смял письмо. Его голова поникла, он комкал и комкал ненавистную бумагу, уничтожившую его счастье.
Шеннон его не любит.
Поверить в это было выше его сил. Ему словно нож всадили в сердце. Письмо пришло с утренней почтой, и с тех пор Митч метался как безумный. В отчаянии он пытался дозвониться до Шеннон, но ее телефон молчал. Тогда он позвонил Фрэнку Догерти.
Отец Шеннон подтвердил невозможное. Она уехала.
Расстроенные, они с Фрэнком осыпали друг друга упреками — каждый винил в случившемся другого. Потом оба внезапно затихли. И Фрэнк, и Митч страдали, каждый по-своему, и в какой-то момент оба почувствовали себя товарищами по несчастью.
В оцепенении Митч положил трубку. Возможно, Фрэнк прав и во всем виноват он, Митч.
Господи, он вел себя как идиот. Возомнил, что Шеннон откажется от всех своих интересов и будет жить его жизнью. Теперь-то он понимает, что глупейшим образом ревновал ее к работе и университету. Да, хорош он был, ничего не скажешь. Он не сомневался, что стоит объявить Шеннон о выпавшем ей счастье — и она мгновенно превратится в его идеал, хранительницу домашнего очага.
Теперь до него еще кое-что дошло. Стыдно признать, но он, Митч Уилер, свободный от предрассудков, современный мужчина, вел себя точь-в-точь как его нагловатый персонаж. Бифф Барнетт ведь не что иное, как вместилище его собственных комплексов, слабостей и недостатков. Да, сомневаться не приходится, Бифф — его alter ego. Эта догадка потрясла Митча.
Когда Шеннон была рядом, он чувствовал себя сильным — весь мир лежал у него на ладони. День, когда Шеннон призналась, что любит его, стал самым счастливым днем его жизни.
А теперь он знает, что Шеннон лгала, лгала ему в глаза. Но зачем? Неужели лишь для того, чтобы проучить его, самоуверенного болвана?
Смятое в комок письмо полетело в угол. Какая горечь во рту! Какая боль — и от утраты, и от предательства! Дышать нечем от боли.
Досада сменялась гневом, страх — растерянностью. Раньше он знать не знал, что способен так страдать. Да и откуда было знать — сердце разбивается один раз в жизни.
Задребезжал телефон — омерзительный звук, режущий уши. Митч склонил голову на руки и принялся считать звонки. Он ни с кем не хочет разговаривать.
Шесть звонков, семь, восемь. Вот упрямец, черт его побери!
Наверняка это Росс. Митч придумал компромиссное решение проблемы с опекой и просил брата переговорить с Гилбертами. Если он сейчас не ответит на звонок, Росс не замедлит пожаловать собственной персоной. А ему, Митчу, не до визитов — ни до деловых, ни до родственных.
Митч поднял трубку и прорычал в нее что-то нечленораздельное.
— Уилер? — донесся до него голос Фрэнка Догерти. Черт. Вот уж не ожидал. Митч стиснул зубы.
— Да.
Последовало долгое молчание.
— Я сейчас кое-что припомнил… Шеннон обмолвилась перед самым отъездом… Пожалуй, это мало что прояснит, но…
Митч, как ни страдал, сразу оживился.
— Что?.. Что она сказала?
— Тогда я не придал этому значения. А теперь подумал, вдруг…
Митч вцепился в трубку. Все-таки Фрэнк славный старикан. И ведь остался один как перст. Его-то, Митча, всегда окружала большая семья, он так к этому привык, что даже не задумывался, какое это счастье.